Юрий Никитин - Откровение

Гребец сделал последний гребок, застыл, угрюмый, как скалы, а лодка еще медленнее ползла к берегу, наконец ткнулась в берег. Томас не услышал привычного скрипа, днище словно бы всползло на груду гниющего мяса.

Души кинулись к перевозчику с криками и плачем, на ходу протягивали что-то мелкое, блестящее, Томас догадался, зачем покойникам кладут на глаза медные монеты. Тех, кто не платил, лодочник свирепо бил веслом. Несчастные кричали, падали, многие скрывались в смрадных волнах.

Томас проговорил дрогнувшим голосом:

— Это что ж... все на этой лодке?

— Дурость, да? — предложил Олег, но Томас проигнорировал предложение язычника охаять христианство, и Олег добавил, — нет, есть и другие дороги... Какие-то забыты, какие-то исчезли, но здесь ты не увидишь ни славян, ни германцев... Англ, может быть, разве что...

Томас вздрогнул, когда косматый лодочник повернул к ним лохматую голову, грязную и смрадную. Лицо, как старая груша, что побывала в костре, багровые веки с лиловыми жилками, как раздутые слизни, а белки пожелтели и стерли радужную оболочку, так что глаза лодочника выглядели слепыми. Томас ощутил, как холод пробрал до мозга костей.

— Смертные? — проговорил лодочник хрипло, и от его скребущего голоса сердце Томаса остановилось вовсе. — Давно такого не было!.. Но вам не пройти.... И даже не уйти!

Он медленно и обрекающе начал поднимать костлявую длань. Рука была темной, с мозолями, язвами от частых брызг зловонной воды. Длинный темный палец, весь в наростах, нацелился в грудь Олега. Томас выхватил меч, готовый обрубить эту руку, раз уж калика снова впал в глубокие раздумья о смысле жизни, но Олег лишь брезгливо отодвинулся:

— Да тихо ты, бес.

— Кто? — грозно вопросил лодочник.

— Бес, — повторил Олег с отвращением. — Был богом, демоном, духом, а стал теперь бесом... Кому служишь? Томас, это Херон, он же Ур-Шанаби, Исто Биз, Остап Синяя Рука... Знаю и другие имена, что и произносить неловко... Впрочем, здесь не храм богини Лады, здесь все ловко.

Херон всмотрелся, Томас видел, как лицо страшного лодочника дрогнуло.

— Кто ты?

— Разуй глаза, — посоветовал Олег. — Или поплюй и протри.

Херон прорычал люто:

— Кто ты, осмелившийся не пасть ниц?

Олег посмотрел под ноги, они стояли по щиколотку в зловонной жиже, покачал головой:

— Херон, да будет тебе. Ну служил одним, теперь служишь другим. Чего стыдиться? Лодочники везде и всем нужны. Христиане, если присмотреться, тоже вроде бы в чем-то люди... местами.

Херон посмотрел на Томаса, перевел взор недобрых глаз на Олега. Томас уже начал дышать чаще, готовый броситься на помощь другу. Однако лодочник отшатнулся. В нехороших глазах мелькнул гнев, изумление и, как показалось Томасу, искорки страха:

— Опять ты? И опять за бабами?

— Да ладно тебе, — сказал Олег с неудовольствием. Он покосился на Томаса. — Откуда только эти слухи берутся!

Херон смотрел с отвращением:

— Я еще понимаю того троянца, ему никак не обойти было наш мир, или, скажем, храбрый шумер, что спускался сюда ради своего дикого друга, но ты? Опять ради какой-то ерунды! Либо как в прошлый раз, когда зашел, потому что по дороге было. Или позапрошлый, когда хотел куда-то там дорогу сократить... как, ты говорил, срезать...

— Да ладно тебе, — возразил Олег. — Разве я один такой? Вон сладкоголосый эллин ради жены спускался, два могучана тоже ради бабы... помнишь, хотели жену подземного царя увести? Разве не ради ерунды? А один вовсе ради собаки!

— И что? — возразил Херон. — Жену вывести не удалось, из богатырей один сам там остался, собаку тоже пришлось вернуть, а тебе все как с гуся вода! Ну, уж на этот раз не минется, не минется...

Мороз побежал по спине Томаса. В словах страшного лодочника звучала уверенность. Он что-то знал такое, о чем пока не догадывался калика.

А Олег морщил нос, кривился, с отвращением смотрел на неподвижные воды. Волны желто-коричневого гноя уходили далеко, терялись в нездоровом тумане. Томас ощутил, как от смрада кружится голова.

— Какая мерзость.

Херон огрызнулся:

— А ты чего хотел?

— Будто не помнишь, — напомнил Олег невесело, — какая река была! Скалы срывала, вековые дубы выдирала как траву и несла в преисподнюю... гм... а в самом деле, куда несла? Кто рисковал переправиться вплавь, того уносило на сто верст по течению! А то и вовсе... уносило.

— Вспомнил, — протянул Херон с насмешкой, в которой Томас уловил горькое сожаление. — Это когда было?.. Простые реки за это время не только в болота превратились, но и высохли, а потом на их местах вырос лес, который сожгли и пустили под пашни... Да и пашни за века выдуло ветром. Теперь там один песок горячий... А эта все еще течет. Хоть и медленно. Правда, течет! Стигийское болото придвинулось, но здесь еще река, не болото.

— По запаху так болото, — сказал Олег с отвращением. — Неужто и здесь высохнет?

Херон зевнул, отмахнулся с пренебрежением:

— Это будет нескоро. Придут другие боги, другие обычаи. А я привыкну... И к этому запаху притерпелся. Он же не сразу так взялся! А сейчас мне его как и нету.

— Ладно, — бросил Олег, — надо думать о сегодняшнем. Нам надобно на ту сторону.

Херон смерил его недобрым взглядом:

— Ты потяжелел. А мой челн только для бестелесных.

— А ты сам бестелесный?

— То я. Для тех, кто правит, всегда есть исключения. А по реке правлю я, вишь весло? Да и за эти века мой челн обветшал. Возить приходится... Куда больше, чем в старое время. А они все прут и прут. Где твоя золотая ветвь? Сам знаешь, смертного могу переправить, если тот покажет золотую ветвь.

Калика скривил губы:

— Один челн... Как во времена, когда на всей земле была кучка людей, так и сейчас, когда народу больше, чем песка в пустыне. Даже у богов не всюду руки доходят. Херон, ты перевезешь нас двоих! Исключения бывают двух

родов. Для тех, кто правит, и для тех, кто не признает правил.

Взгляд Херона стал пронизывающим:

— Не признают многие. Ты знаешь, сколько их толпится здесь?

Олег отмахнулся:

— Подождут. У них в запасе, как говорится, вечность. Правда, мы-то знаем, что вечностью тут и не пахнет... Но ты, Херон, бывал на коне, бывал и под конем, а все еще не чуешь, с кем надо считаться, а от кого можно отмахнуться!

Он говорил спокойно, легко, но взгляд Херона стал осторожным,

прощупывающим. Томас в поддержку друга с железным звоном бросил ладонь на рукоять меча, выпятил грудь и выставил ногу. Он чувствовал, что выглядит внушительно, и в подтверждение своего бесстрашия сплюнул в гадкую реку. Плевок взвился легким дымком, едва коснувшись поверхности.

— Ладно, — проговорил Херон зловеще. — Помни, сам так захотел. Назад не повезу, клянусь водами Стикса!

Томас вздрогнул, он слышал от ученого дяди, что даже для богов клятва водами Стикса является нерушимой. И если этот лодочник клянется, что не повезет, то не повезет.