Наталья Павлищева - «Злой город»

Я просто почувствовала, как напрягся Андрей.

– …тоща больно.

– Тощая?

– Нет, скорее тонкая. Глаза большущие, коса с руку, умна, но вот беда с ней приключилась…

– Беда? Какая беда?

Я почти купалась в описании собственного совершенства и тут вдруг это! Я снова пнула Вятича, уже почти не скрываясь, но тот продолжал:

– А лошадь ее понесла и скинула. С тех пор Настя память потеряла.

– Память?

Было слышно, что Андрей немного растерян.

– Да, но ничего, уже вспоминает. Одна беда, Андрей Юрьевич, тебя не помнит напрочь.

– А с чего ей меня помнить, мы ж не виделись.

В голосе своего жениха я услышала сразу две интонации, какое-то сомнение и… облегчение. Неужели Анея права, и ему нравится Лушка? Почему-то меня это задело. Вот бабская натура, Андрей мне не нужен, я люблю другого, но то, что он, даже никогда меня не видев, предпочел другую, пусть Лушку, которую я сама обожаю, вызвало легкий приступ ревности. Ну что за дура?! А Вятич продолжил издеваться над Андреем.

– Правда, у Настасьи нрав больно строптив, – я снова получила легкий толчок в бок. – Огонь, а не девка. Мечом бьется не хуже парней, в седле сидит, как дружинник…

– Ха, чего же ее тогда кобыла сбросила? – И снова в голосе Андрея слышалось сомнение.

– Испугалась чего-то, вот и взбрыкнула. С какой не бывает? – Вятич спокоен и даже деловит, словно он не невесту жениху описывает, а ту же Зорьку. Я даже разозлилась, ну-ну, посмотрим, что он обо мне думает…

– А… ну, это пройдет. Замуж выйдет, и пройдет.

– Хм… да не очень, Настин нрав не исправишь.

– Чего это?

– Сказал же, строптивая больно. Настырная, все на своем настоять норовит.

Нет, вообще-то, он прав, но к чему это говорить моему жениху? А если он жениться передумает? Опомнившись, я чуть не рассмеялась в голос, обругав себя любимым выражением Анеи: «Во дурища!» Тебе какая разница, захочет или нет Андрей на тебе жениться? Если не захочет, так еще лучше. Но внутри уже бушевала все та же строптивость: это я сама должна не захотеть за него замуж, а не он от меня отказываться. Неизвестно, чем закончился бы разговор, если бы не потек совсем в другую сторону. Андрей вдруг фыркнул:

– Бабе место у печи.

Во мне взыграло окончательно:

– С чего это?

– А где же?

Вятич буркнул словно мне в поддержку:

– А баба что, не человек, что ли?

Мой жених чуть смутился:

– Тоже человек, конечно…

– Женщина человек и безо всяких тоже! – не вынесла я.

Хорошо, что остальные попросту спали, и никто не слышал нашего разговора, иначе надо мной смеялась бы вся дружина, потому что я вдруг полезла в бутылку, принявшись доказывать Андрею, что женщины бывают куда лучше и храбрее мужчин! Как при этом умудрилась не выдать себя, не пойму. Прекратил спор Вятич, видно, понял, что я зайду слишком далеко.

– Ты, боярин, не обращай внимания, молод еще Николка, оттого и речи такие.

– А то? – изумился моим сентенциям Андрей Юрьевич. – Поживет, поймет, что бабу надо в узде держать, иначе добра не будет.

Я не успела взбрыкнуть, заорав: «Как лошадь?!», Вятич сунул меня носом в тулуп:

– Спи, спорщик, завтра носом клевать будешь.

Андрей Юрьевич отошел, изумленно покачивая головой, я понимала, что он поражается странности юного племянника Вятича. Ну и фиг с ним, жених несчастный! Кому он такой нужен? «В узде держать!»… Лушка ему покажет узду, сам как конь запряженный ходить будет. Я твердо решила помочь сестрице воспитать этого самоуверенного нахала.

Сердито устраиваясь для сна, услышала, как тихонько смеется Вятич.

– Ты чего?

– Нашла с кем и о чем спорить…

Странно проходила моя новогодняя ночь 1238 года. Говорят, как встретишь год, так его и проведешь, значит, я весь год буду воевать с Батыем и пререкаться с Андреем? Или находиться под крылышком Вятича. А что, я не против, Вятич защита надежная, мне с ним даже у татар под боком спокойно.

Но потом вдруг вспомнила первый вопрос:

– Так сколько тебе лет?

– Тридцать, как тебе.

– Ты даже это знаешь?

– Анея сказала. Поспи, не то завтра с лошади свалишься.

Поспать не мешало бы, но почему Вятич не желает рассказывать о себе?

На следующий день, когда снова принялась возражать по поводу чего-то, Вятич только головой покачал:

– Ох, жаль мне Андрея Юрьевича…

– Это почему?

– Да жена ему больно строптивая достанется…

– Вот еще! Я не собираюсь за него замуж!

– А куда ты денешься, коли сговор есть?

Я даже обомлела.

– Анея обещала отговорить.

– Анея, может, и обещала, а ну как боярину понравится вот такой вояка, а потом окажется, что это его невеста?

– Он же считает, что бабе место у печи.

– А где ей место? – хитро прищурил глаза Вятич.

Я поняла, что он меня просто разыгрывает.

– А ты как думаешь?

– Я думаю, что ты за болтовней подпругу плохо потянула и седло ерзать будет!

– Не отвлекай.

– Дружинника от дела никакие разговоры отвлекать не должны, болтать болтай, а дело не забывай. – Он вдруг внимательно глянул мне в лицо. – Я не хочу, чтобы твою голову снесли раньше, чем ты выберешь, за кого тебе замуж идти.

– А… я… я, может, и вообще замуж не пойду!

– Да ну?

А на меня вдруг накатило…

– Знаешь, а я ведь дома очень успешная и… тоже не замужем.

– Чего?

Я пожала плечами:

– Не за кого… Все какие-то слабые попадались.

Сотник снова внимательно вглядывался в меня.

– Но сейчас ты здесь и постарайся выжить, раз уж вмешались, мы не можем пока вернуться. Терпи и не суй голову под меч.

– Я должна отомстить за Маню.

– За кого?

– Девочка в Рязани была, сиротинка. Я даже хотела ее к себе взять.

Вятич вздохнул, видно, подумав, сколько уже таких девочек, и не только сиротинок, погибло и сколько еще погибнет. Интересно, а что он сам знает? Надо спросить.

На лапник брошена попона, под головой седло, пахло кожей и потом конским и моим собственным, а еще костром, чуть пригорелой кашей и лесом… Но то ли от того, что устала, то ли еще от чего лесная постель казалась мягкой, а сон был сладким.

Весь следующий день, пользуясь передыхом, Вятич учил меня биться с коня. Размахивать мечом на учебных тренировках, отступая и наступая на земле, и делать это же, будучи в седле, совсем не одно и то же. Мало того, тело, привыкшее к переносу тяжести с одной ноги на другую в определенной связке с движением руки, теперь вынуждено было переучиваться.

– Тебе бы саблю, но у нас крепкой нет, а такая, что после первого удара развалится, ни к чему.

Идея учебных боев понравилась Евпатию, он приказал смотреть и дружинникам, что помоложе. В основном это были парни из сотни Андрея. Сам боярин тоже включился в дело, и вскоре добрая половина дружины грелась не у костров, а на конях.