Наталья Павлищева - «Злой город»

– Как татары от нас ушли, меня к тебе послали, коня в лесу взял, их там много… И копье привез, чтоб помнили, что Евпатий в бою погиб. Правда, ихний воевода какой-то знак на копье сделал, может, сцарапать, чтобы не мешал?

– Какой?

– Там есть…

Роман внимательно оглядел древко, действительно на нем был выцарапан какой-то знак. Повернулся к Никите:

– Позови Мелика, может, он чего поймет? – И снова к Фоме: – Все Коловратовы полегли?

– Нет, он когда понял, что не спастись, боярину Андрею велел молодых уводить.

– Куда?

– К Козельску, кажется.

– Молодец! Как договаривались. Ничего, мы еще с Батыгой повоюем и за Евпатия отомстим. Говоришь, боялись, что это мертвые рязанцы встали? Мы им еще и мертвого Евпатия покажем! Знак он на копье поставил? Копье с тем знаком ему и вернется! Они не видели, что ты копье увез?

– Не, не могли видеть, они нас боярина хоронить оставили, я тайно уполз…

– Завтра их здесь ждать надо. Ну что ж, мы готовы. Пусть их много, куда больше, чем нас, пусть не осилим, но спать спокойно вражинам не дадим.

Булгарин Мелик долго разглядывал знак на копье, потом покачал головой:

– То знак отвращающий, я такой у мунгалов видел.

– У кого?

– Ну, у мунгалов, которых вы татарами зовете.

– Действует?

– Кто?

– Знак, говорю, действует?

Воевода положил руку на плечо Роману:

– А мы его святой водичкой покропим, так и обратно против мунгалов этих повернется.

И водичкой покропили, и колдун коломенский чего-то пошептал свое… Копье князь Роман себе взял:

– Я отомстить за Евпатия должен.

Очухавшись и подкрепившись, Фома рассказывал о последнем бое Коловрата и гибели остатков дружины во главе с боярином подробно.

Татары уже поняли, что простыми наскоками русских не взять, потому пошли лавой. Осознав, что войско все же остановили и даже развернули, а бой предстоит по всему последний, Евпатий настоял, чтобы Андрей Юрьевич собрал молодых и раненых и ушел в Козельск. С самим боярином осталась пара сотен, не больше. Да еще пешие.

– Откуда у него пешцы?

– По дороге прибились. Меря подошли, из уцелевших весей набежали. Вооружены не ах как, но постоять за себя и рогатинами сумели.

Андрей Юрьевич с Евпатием даже кричали друг на дружку, Андрей требовал, чтобы молодежь увел кто-то другой, а у него боевого опыта достаточно, мол, еще биться может. Но у боярина рука ранена, к тому же Коловрат твердил, что чтобы молодежь увести и снова к боям подготовить, тоже опыт нужен.

Стоило Андрею Юрьевичу свою часть дружины увести, как татары начали в лаву раскрываться. Коловрата с его воинами окружили быстро, куда против их числа денешься? А как окружили, видно, вовсе обомлели, оказалось, что их столько дней терзала горстка русских! Батый своего посла на переговоры прислал, предложил всем сдаться, обещал никого не убивать и в плен не брать, а Евпатию предложил к нему темником, то есть начальником тьмы – десяти тысяч воинов – пойти.

– А что ж Коловрат?

– А Евпатий расхохотался, посла велел отпустить, а Батыю передать, что русские ни у кого на побегушках не были и не будут! А еще предложил, чтобы Батый с ним биться в поединке вышел, как богатырям положено. Кто победит, того и верх, мол, погибну – его взяла, а одолею хана, так чтоб убрался с Земли русской подобру-поздорову.

Стоял и кричал, потрясая копьем:

«Батыга, а Батыга! Выходи биться, коли ты багатур, как у вас называют, и меня не боишься! Только чтобы ты да я, а не за спинами прятаться!»

Посол как до своих добежал да передал, в Евпатия сразу стрелы полетели, но Коловрат, словно заговоренный, вокруг облетают, а его ни одна не задела! Татары это увидели, даже испугались. Выскочил вперед здоровенный такой ихний богатырь, конь под ним огромный, сам тоже, копье такое, что не всякому поднять, будто из целого дерева сделано, меч двухаршинный. Посол оттуда кричит, мол, Хостоврул с тобой биться будет. Евпатий посмеялся, что Батый его боится, но на бой выехал. Мы расступались, его пропуская, думали, не вернется. Но как уж там он сумел одолеть, даже и не знаю, только развалил своим ударом наш Евпатий ихнего богатыря ровно на две части от макушки до самого седла. Вот тут сеча началась страшная. Только их много, а нас чуть.

Видно, татары побоялись, что мы многих перебьем, снова на нас лавой пошли. Мы их чуть за собой выманили на копья пешцев и за щиты спрятались. Два дня они пытались приступом взять, ничего не получалось. Мы-то понимали, что живыми уже не выйдем, потому стояли насмерть, лучше от меча смерть принять, чем проклятым уступить. Они и кружили вокруг нас, и стрелами засыпали так, что головы не поднять, а ничего не смогли! У нас щиты, что твои ежи, утыканы были, мы и стрелы вытаскивать перестали, чтобы не развалить их.

– А как же взяли-то? – Дружинники слушали, затаив дыхание.

Фома вздохнул:

– Пороки притащили, какими стены разбивают, и стали камнями нас забрасывать сверху. Здоровенные камни, стены рушат, тут никакой щит не выдержит. Ну и побили… Нас пятеро раненых осталось, а Евпатия большущим камнем убило. Когда уж поняли, что живых почти нет, Батый ихний приехал. Спрашивает, мол, где главный. Мы показываем: вот он. Как имя его? «Евпатий Коловрат», – отвечаем. Он постоял, головой покачал, подумал, потом велел нас оставшихся в плен не брать за храбрость нашу, и Евпатия нам отдать, чтобы похоронили по-нашему, как настоящих воинов хоронят.

Мы дождались, пока татары своих соберут и с поля увезут, Евпатия в Рязань понесли, а меня к вам отправили, чтобы его копье принес и рассказал про подвиг.

– А что за знак на копье?

– Это их вроде как воевода главный, одноглазый такой, страшный… подошел, долго языком цокал, оружие смотрел, потом на копье что-то свое нацарапал и нам вернул. У Евпатия больше ничего не осталось, меч обломился, щит разбили, нож потерял где-то или в ком из врагов оставил… Мы не думали, что похоронить дадут, а вот дали. Нашего Евпатия как героя даже вражины почитали. Пусть знают, какие герои на Руси есть. И мы все его помнить должны.

Князь Роман поднялся, его голос был слышен далеко потому что привлеченные рассказом Фомы дружинники сидели тихо-тихо…

– Евпатию Коловрату славу петь в веках будут, да только думаю, там не один он героем был, а все, кто против татарского войска бились, даже молодые, которых увели, чтобы не губить зря. Сколько людей было?

– А у него чуть более тысячи, с Андреем от тебя, князь, пришли еще три сотни, да пешцев и разбойников набрали. Всего тысяча с семью сотнями только-только.

– Тысяча семьсот воинов смогли задержать и развернуть Батыево войско, в котором больше ста пятидесяти тысяч! Одни против сотни стояли, а врага задержали, чтобы мы тут что-то успели. Конечно, герои, все герои. А имя Евпатия кто выживет, должен потомкам передать. Остальных при нем поминать будут, но всех как героев. И тебя, Фома, тоже.