Олег Верещагин - Скажи миру – «нет!»

…Обнявшись, мы сидели на большом камне, и море о чем-то вздыхало у наших босых ног. Неподалеку монотонно ревел поток, но не мог заглушить близкий звон гитары и отчаянный, какой-то небесный голос мальчишки, поющий ревякинскую «Вольницу»…

– Страшно, – прошептала Танюшка, прижимаясь ко мне. Пламя костра металось неподалеку в такт песне…

– Воля, – тихо сказал я, крепче обнимая Танюшку. – Да. Хорошо поют.

– Мне так этого парня, Колю, жалко. – Танюшка повозилась под боком. – Я разговаривала с девчонками, он с тех пор, как пропала его девушка, сам не свой… Урса убивает, убивает, убивает – никак насытиться не может… Ой, Олег, ты только прости, но я подумала, что со мной было бы, если бы ты… пропал или погиб. Я бы просто умерла, наверное… А этот Марио что, к тебе приставал?

– Откуда знаешь? – лениво поинтересовался я.

– Девчонки рассказали, – ответила Танюшка. – Они меня тоже расспрашивали, – Танюшка толкнула меня в бок, озорно посмотрела снизу вверх: – «Марио ему: «Ты, говорят, хороший фехтовальщик? Давай схватимся!» – Ой, он же задиристый, как не знаю кто! А этот, ну, Олег, ему так спокойно: «Скоро ты это увидишь». – Ну прямо как в книжке или в кино! А сам он, этот Олег, девчонки, – такой гордый, рука все время на палаше… Он, говорят, во всей Европе лучший на клинках! Тань, а ты про него расскажи, а?!»

– Тань, хватит, – смущенно, но одновременно и со смехом ответил я. Она очень похоже передразнивала девчоночью трескотню, и я помимо воли поинтересовался: – Ну? Рассказала?

– Ой, какой же ты тщеславный… – Она коротко и сильно щелкнула меня в нос. – Рассказала. Рассказала, что ты самый смелый, самый умный, самый красивый, самый-самый на свете. Правильно?

– Не знаю, – хмыкнул я, потирая нос. – Вам виднее, мисс.

– Почитай мне что-нибудь, – попросила она. – Пожалуйста…

– Это Гумилев? – тихо спросила Танюшка. Я молча коротко кивнул. – Почему ты его так любишь, Олег?

– Он учит, каким должен быть мужчина… и как надо относиться к чести, войне и женщине. А здесь только это и имеет значение, Тань. Вот веришь или нет – только это.

– Почитай еще, – попросила она. – То. Про лес.

Я умолк, а Танюшка тихим, очень хорошим каким-то голосом задумчиво дочитала:

– Я придумал это, глядя на твои, – вновь заговорил я, касаясь пальцами Танюшкиных волос:

…– У тебя красивая девчонка.

Я обернулся. Колька-атаман стоял на камне чуть повыше меня. Я молча положил ладонь на камень и коротким прыжком взлетел туда же. Посмотрел вслед Танюшкиной тени, растаявшей в черноте ночи. И подтвердил:

– Красивая.

– Иринка тоже была красивой. – Колька достал из ножен меч-скьявону. – Ты и правда хорошо фехтуешь? Марио все уши об этом прожужжал.

– Я хорошо фехтую, – кивнул я, вытаскивая из ножен палаш и показывая клинок Кольке.

– Давай попробуем здесь? – Колька топнул ногой. – Не сходя с камня. Кто кого заставит отступить.

За его спиной была широкая трещина, врываясь в которую гневно шипело море. Я помедлил и, убрав палаш, положил руку на плечо казачонку – тот коротко вздрогнул и посмотрел на меня с удивленным испугом.

– Не надо, – тихо сказал я. – Не помогает это. Хоть в кровь разбейся.

– Странно, – недоуменно ответил Колька. – Плакать хочется. Все это время хочется плакать. А не получается. Так больно… так больно-о…

…– Ты посмотри, что он рисует!

Ленка и смеялась, и одновременно кипела от гнева, протягивая мне блокнот Олега Крыгина. Я, если честно, не в настроении был рассматривать художества моего тезки сейчас, но альбом взял – Ленка уж больно настырно мне его тыкала.

Я перелистнул последние страницы, заложенные Ленкиным пальцем, – и невольно рассмеялся. Олег редко рисовал карикатуры, предпочитая серьезный и даже романтический взгляд на жизнь. Но уж если брался – они ему тоже удавались. А это были «карикатуры наоборот». Олег изобразил «старичков» нашего племени в совершенно не подходящих им по характеру ситуациях.