Олег Верещагин - Скажи миру – «нет!»

Я надел перчатку и, пошевелив пальцами, положил руки – крест-накрест – на рукояти клинков. Урса прекратили двигаться – у них ятаганы были в руках. Топоров и ассегаев ни у кого нет – уже хорошо…

– Дайте мне дорогу, – ощущая злое веселье, возвысил голос я, не собираясь выяснять, понимают они меня или нет. – Я сегодня не в настроении драться… но если вы не уступите, то я клянусь – с этой тропки не уйдет живым ни один из вас!

Я верил в то, что говорил. Это главное – верить в победу, даже если в нее верить нельзя. Это почувствуют и враги тоже.

Ага – почувствовали, почувствовали, даже не понимая языка – зашевелились, запереглядывались… Нет, не уйдут, смешно надеяться. Их много, сейчас наберутся смелости, и будет свалка…

…а в таких случаях – свалку надо начинать самому!

– Р-р-рось! – рыкнул я и метнулся вперед, обнажая клинки…

…Первого из урса я убил одним страшным «московским» ударом – сверху вниз, раскроив ему череп, шею и грудь до середины. Пнул влево – вопль! Пригнулся, перехватывая дагой сразу два ятагана, подсек кого-то ногой, рубанул снизу в пах между широко расставленных ног, всадил дагу в мелькнувшее сзади-сбоку тело… Отскочил спиной к кустам, широким ударом – полосой – заставил отступить врагов и, заложив за спину руку с дагой, закрутил «бабочку», быстро оглядывая тропинку.

Один лежал неподвижно. Другой корчился, заливая кровью из распоротого паха тропинку. Третий слабо подергивался – ага, я угадал ему дагой в селезенку… Еще один с трудом вставал – это его я пнул.

Я опустил клинок и принял стойку. Это до первого ранения. Как только меня ранят – их победа станет лишь вопросом времени…

– Р-рось! – Я сделал рывок. Урса отшатнулись, я засмеялся, отскочив обратно и покачивая кончиком палаша. За спиной хрустели кусты – ближе… ближе… ближе… еще…

Поворот! Я выбросил в длинном выпаде палаш и, почувствовав – попал! – отмахнулся дагой, повернулся, подрубил кому-то колено, всадил кончик палаша под челюсть еще одному, рукоятью даги в кулаке свалил следующего, сбил попавшегося плечом, полоснул палашом – прорвался к другой стороне тропинки и снова махнул «бабочкой».

Из кустов полувывалилось длинное неподвижное тело – убит. Еще один полз в сторону, подволакивая ногу и бросив оружие, – ага, а этого я не нокаутировал, поднимается, гад… еще один держится за рассеченное левое плечо. О, а вот и тот, кого я под челюсть, – тоже убит, кажется.

Пятеро готовы, один выведен из строя, еще один легко ранен. А я – даже ни царапины.

Пока неплохо.

Урса не спешили нападать. Они разделились на две группы по трое, а еще двое (один – раненый) держались позади. Я понял, что они собираются делать, и засмеялся снова в их лица – смех рвался из меня, как пули из разрезного ствола аркебузы, смех холодный и беспощадный.

– Идите сюда! – позвал я. – Идите, ну?! Трусы, ничтожества, ублюдки! Я один, так чего же вы боитесь, сволочи?! – Я подкинул палаш и, поймав его за кончик лезвия, перебросил в руку рукоятью. – Кто будет первым – ты?! – я сделал выпад палашом. – Ты? Ты? – Они отшатывались, а я смеялся.

Первая тройка бросилась на меня дугой, а остальные ждали – точно, если я прорвусь через атакующую тройку, меня встретят и остановят те, а сзади нападут эти трое…

Ладно.

Я перехватил ятаган дагой и отклонил с такой силой, что урса, не желавший выпустить свое оружие, вместе с ним описал дугу и столкнулся с соседом. Третий взвыл, откатываясь, – я пригнулся и отрубил ему большой палец на правой руке. Выскочил из-под клинков опомнившейся парочки, пнул одного в колено, встретил чью-то челюсть кулаком с дагой…

…есть! Ятаган остро, но почти не больно полоснул снаружи левое бедро – боль вспыхнула только когда я перенес тяжесть тела на эту ногу. И оказалась резкой, огненной, от чего я на миг потерял подвижность, – за что и поплатился. Еще один клинок свистнул по плечу, другой – поперек груди. Доспех выдержал оба удара, но уже на отскоке вражеский клинок вонзился в то же бедро – пониже первой раны. Стиснув зубы, я раскидал ятаганы, достал кого-то дагой, и, кажется, неплохо – он свалился в кусты. Но тут же что-то увесисто ударило в руку живым электричеством, и моя дага с ясным музыкальным звуком переломилась у рукояти. «Да будет проклят наш кузнец, не встать ему, не лечь!» – мелькнула в голове строчка из робингудовской баллады. Я отмахнулся палашом, вырвался. Горячие струйки стекали по ноге, уже добравшись до сапога. Я засмеялся, швырнул рукоять в урса. Выдернул из перевязи два ножа, сжал их в левом кулаке «бутербродом» – так, чтобы в стороны торчали широкие короткие ромбы лезвий.

– Ну, – пролаял я, – кто из вас подойдет и прикончит меня?!

Они снова бросились тройкой. Стиснув зубы, я начал рубить – просто, грубо и примитивно. Один нож остался в чьем-то горле, я выхватил последний из перевязи, но тут же уронил оба – удар пришелся по левой руке ниже локтя, и я услышал и почувствовал, как хрустнула разрубленная кость. Выше старого перелома.

Вот и все. Точным выпадом я проткнул грудь слева подвернувшегося урса. Успел вырвать оружие, отбить удар, но другой клинок пробил толстые полосы кожи справа на груди, распорол доспех и скрипнул по ребрам. Взмахом я снес руку ранившему меня и вогнал палаш в открытый рот еще одного.

Их оставалось четверо, один – тот, раненный в руку. Еще двое – с перерубленной ногой и однорукий – ползали по тропинке и выли. Кровь щекотно текла по ребрам. А из руки брызгала струйкой при каждом движении. Рука противно немела.

Они не нападали. Боялись. Видно, что боялись. Но сейчас их страх был их же силой. Каждая секунда уносила мою кровь, а с ней – жизнь.

Слово надо держать. И я поклялся им, что никто из них не уйдет отсюда живым.

Мне почему-то показалось на секунду, что сейчас они побегут. И я, продолжая улыбаться онемевшими губами, скомандовал:

– Стоять.

Это очень важно и неплохо действует – когда противники считают тебя немного «сдвинутым по фазе». Урса, конечно, и без того считали… но вот стоит окровавленный мальчишка с оружием, только что уложивший десятерых из четырнадцати в их отряде. И предлагает что-то – непонятно что, но с улыбкой.

Страшно, конечно. Я бы вот сейчас на них и ломанулся… но куда там, нога меня не послушается.

Плохо совсем.

Как раз когда я об этом подумал – они на меня и бросились. Все четверо, разом…

…На еще один «московский» меня все же хватило – ятаган, который урса успел вскинуть над головой, брызнул черно-серебряным крошевом, и конец моего палаша распластал урса лицо. Он взвыл, но захлебнулся кровью. Меня в это время успели несколько раз ударить – доспех худо-бедно отразил удары… но не все. Я почувствовал, как один ятаган – попал в стык, пакость! – вошел между ремней под ребра слева.