Олег Верещагин - Скажи миру – «нет!»

Я мог бы возразить, что тут людям нет жизни. Но возражать не хотелось, и я только кивал. Тем более что этот мир и правда поражал обилием живых существ.

– Вот и хорошо. – Сергей под шумок забрал у нее и зарядил аркебузу. Мы держались возле больших камней, а стадо передвигалось наискось по отношению к нам, шло к невидимому выходу из долины. – Олег, держи, ты лучше меня стреляешь.

Я оценил расстояние до буро-коричневых могучих животных. Непредставимо огромный вожак – кажется, я мог улечься у него на лбу и едва достал бы раскинутыми руками до кончиков рогов, – весивший на глаз не менее тонны, косился в нашу сторону, но не проявлял агрессии.

Я повел стволом, прицеливаясь и исключая самок с телятами (ни один охотник в них не станет стрелять, если только не умирает с голоду). Тут под лопатку не ударишь – пуля завязнет в мышцах. Надо бить в ухо, в мозг… Черепа у них, наверное, прочные, как камень…

Туго щелкнула тетива. Молодой самец удивленно мыкнул и неожиданно легко завалился на бок между шарахнувшихся от него соседей.

– Пулю, быстро, – сказал я, наблюдая, как одна из самок наклонилась к туше, обнюхивая ее. Остальные остановились, и громадный вожак посмотрел в нашу сторону. Танюшкины пальцы вложили мне в ладонь подшипник. Я зарядил его и вскинул аркебузу.

Вожак глухо и протяжно замычал – и двинулся в нашу сторону. Шагом пока.

– На камни, – процедил я. И выстрелил – снова точно, рухнул еще один самец. Я бросил вверх аркебузу и, протянув руку, оттолкнулся обеими ногами. Сергей и девчонки вздернули меня наверх.

Бык остановился, меряя взглядом откос. Глаза у него были умные, надо сказать, и он, постояв, повернул обратно, взревывая, словно подавая сигнал отхода. И действительно – стадо пошло за ним, не оглядываясь.

– Готово, – удовлетворенно отметил Сергей. Я кивнул и предложил:

– Сходи с Ленкой в лагерь. Если там кто есть – валите сюда всей компанией, будем мясо таскать. А я пока начну свежевать с одного бока и разделывать.

– Ладно, – кивнул он. – Мы недолго, пошли, Ленок.

Мы с Танюшкой проводили их взглядами. Я зарядил аркебузу, спрыгнул вниз и протянул руки, но Танюшка исполнила отличный соскок и первой пошла к темнеющим в траве тушам.

– Тань, – попросил я, помахав рукой на секунду остановившимся на перевале Сергею и Ленке, – ты мне дай свои кинжал и нож, ими разделывать удобнее.

– А я чем буду? – удивилась она.

– Не надо, я сам, – покачал я головой, – а ты просто по сторонам посматривай. Вон, с аркебузой. А то гляди… – Я кивнул на стаю диких собак, появившихся на опушке леса. Они были мельче волков, но в отличие от них держались стаями даже летом.

– Ладно, – легко согласилась Танюшка. Мне и самому не очень-то хотелось возиться с разделкой, я ее понимал.

С видом часового она присела неподалеку на выступавший из травы камень, положив аркебузу на колени. Предупредила собак:

– Животные, я собак люблю, но, если полезете, буду стрелять. Ждите, вам и так всего много останется.

Они, наверное, поверили и сели на хвосты, следя за нами умными голодными глазами.

Я разделся до пояса и, сложив одежду, пристроил сверху вынутый из кобуры наган. Танюшкин кинжал идеально подходил, чтобы рубить кости, а короткий нож – свежевать и резать. Работа по разделке (тем более – таких туш, какие мне ни разу не приходилось и видеть-то!) была очень тяжелой, грязной и дурно пахнущей, я полностью в нее погрузился, сдувая с лица волосы и каких-то мошек, налетавших непонятно откуда.

Когда я поднял голову – Танюшки на камне не было. А еще через миг я увидел ее на берегу ручья.

За серой пеленой страшного тумана.

Я хорошо видел Танюшку. Серая пелена не мешала смотреть, она только немного размывала очертания предметов. Так близко к этим местам я еще ни разу не подходил – и сейчас понял, что эти места совсем не для человека. Казалось, что я стою… Нет, никаких сравнений и ассоциаций не возникало в мозгу. Мне было просто страшно . И все тут.

До Танюшки было шагов десять. Она сидела у самого края, уронив голову на грудь так, что я не видел лица. Зато хорошо различал, что она ровно и спокойно дышит. Видел, как вода обтекает пальцы свесившейся в ручей узкой руки.

Да черт побери, разозлился я, что за страх?! Я бы рискнул жизнью даже ради незнакомого, попади он в беду, а тут моя девчонка, и нужно всего-то сделать два десятка шагов…

Я вытянул руки перед собой. Они не тряслись, нет, казалось, пальцы сами собой играют на пианино.

– Тань, я иду, – громко сказал я. И страх отпустил. Он не ушел, но превратился в обычный красный сигнал, предупреждающий об опасности, но не гипнотизирующий ею.

Я обнажил оружие и пересек черту – одним шагом…

…Странно. Туман внутри не был туманом – вполне прозрачный, словно его и нет вовсе. А вот то, что осталось снаружи…

Я ничего не видел. Вокруг очерченного туманом пространства была чернота . Какая-то смоляная, как гудрон. И еще. Все вокруг меня – кроме Танюшки – сделалось плоским, как декорации, вырезанные из фотообоев.

Вроде бы ничего страшного в этом и не было. Но у меня на затылке ощутимо встали дыбом волосы, а кожу покрыл липкий пот.

Я вцепился в плечо Танюшки, как вцепляется утопающий в брошенную ему веревку. Плечо было мягким и теплым, но безвольным.

– Тань, Тань, Танюшк! – Я откинул с ее лица волосы, приподнял голову за подбородок и окаменел. Улыбаясь слабой, но счастливой улыбкой, Танюшка смотрела куда-то сквозь меня стеклянными глазами чучела из краеведческого музея. – Таня… – упавшим голосом сказал я.

– Здесь так хорошо и спокойно, – тихим и расслабленным голосом сказала девчонка, глаза которой оставались по-прежнему стеклянными. – Хорошо, что ты пришел. Тут не бывает ни боли, ни голода, холода, крови. Тихо… спокойно… тепло… Тихо… спокойно… тепло…

– Танюшка, очнись! – взмолился я. Присел на корточки, взял ее за руку, лежавшую на колене – тяжелую, безвольную, – и поднес к губам. Не поцеловал, хотя была такая мысль. – Сейчас, Тань. Я тебя унесу.

– Не унесешь.

Это был человеческий голос. Но так мог бы говорить человек с искалеченными губами… или очень замерзший. Я обернулся…

…Мне редко снились кошмары. И точно знаю, что ни в одном из них я не видел эту тварь. Потому что если бы увидел – не проснулся бы точно. Не знаю, был ли свой облик у этого существа. Я даже не знаю, как оно выглядело. Вернее – знаю, что оно имело сотню обликов, и эти облики воплощали все самое страшное, что я видел, думал или читал в жизни. Наверное, все это было взято из моей же головы и не являлось реальностью. По крайней мере мне так хочется думать.

Реальной была огромная пасть, общая для всех воплощений, отчего они не становились приятней, – широкая, с двумя рядами длинных, тонких и очень острых зубов.