Олег Верещагин - Скажи миру – «нет!»

– Да, княгиня, – кивнул я. И вновь – тоже как тогда, только не становясь на колено, – поднес ее руку к своим губам. – Я ничего не обещаю, но я сделаю все, что могу. А сейчас мне пора идти.

Я не оглянулся, уходя. Здесь надо было прочно отвыкать оглядываться…

…Танюшка ждала меня там, где начинался спуск к морю. Стояла, прислонившись к белому стволу березы, в котором уже, наверное, начинали закипать соки, и издалека смотрела на меня. И этого взгляда было вполне достаточно, чтобы разом стереть все заботы и неприятности – как мокрой тряпкой с доски.

– Пойдем? – кивнула она мне, и рукоять корды качнулась над плечом, на котором лежал край мехового капюшона.

– Пойдем, – кивнул я в ту сторону, где наш уходящий во главе с Сергеем отряд превратился уже в цепочку темных силуэтов. Мы начали спускаться вниз. – Весна наступает, и мы пойдем навстречу ей – уже хорошо, а?

Дунай вскрылся где-то за день до нашего прихода. Присутствие Танюшки удержало меня от матерных ругательств, но Сергей не был столь щепетилен и вызверился на Саню:

– Ну что, достукался?! Раньше надо было выходить, а ты все ныл, блин, чего-то дожидаться призывал… Дождались! Что теперь – ждать, пока лед сойдет?!

– И подождем, – абсолютно невозмутимо отозвался Саня. – Куда лететь?

– Ах, куда лететь… – Но между ними встал Вадим.

Ругань руганью, а половодье нам и в самом деле отрезало путь вперед. Снега в этих местах почти не осталось (разве что в низинах он лежал бело-черной пористой массой), мы шли по раскисшей земле, готовой проклюнуться сплошной щетиной травы. Над нами тянулись и тянулись на север бесконечные косяки птиц.

Сергей успокоился, напоследок нежно обложив Саню «саботажником». Плюнул и пошел, подсел к своей Ленке, которая немедленно начала его утешать.

– Можно попробовать по льдинам, – сказал, подойдя ко мне, Арнис. Я даже не посмотрел на него:

– Бредишь…

– Думаешь, не перейду?

– Думаю, перейдешь. А я не перейду. И еще много кто не перейдет… Нет, правда, задержались мы, – с досадой вырвалось у меня. Я повернулся и крикнул: – Разбиваем лагерь, черт с ним!..

…Если и есть на свете неудачное время для разбивки лагерей – это вот такая весна. Мы нашли местечко в роще недалеко от того места, где берег поднимался кручей – тут можно было не бояться внезапного разлива. Зато некуда было деваться от все еще холодного весеннего ветерка. Впрочем, другим плюсом было наличие в рощах огромного количества смолья, жарко горевшего даже в сыром состоянии, и мы недолго думая запалили два линейных костра метров по десять длиной в десяти шагах друг от друга, между которыми и обосновались. Костры жрали гигантское число коряжин и сучьев, зато между ними было тепло и стало почти сухо.

Я отправил несколько человек на охоту и объявил привал. Подобные мероприятия у нас уже неделю как начинались с сушки сапог и одежды. Занудное, но необходимое дело. Мне иногда становилось дурно при мысли, что мы могли полениться и не продубить кожу для одежды и снаряжения, – что сейчас с нами было бы…

Танюшка подсела ко мне, и мы закутались в плащ, подаренный мне Бориславом. Я приобнял девчонку, она с удовольствием привалилась к моему плечу. В последнее время это у нас получалось абсолютно естественно, так же естественно, как поцелуи; шли, шли, шли, переглянулись, остановились, поцеловались, пошли дальше.

– Весна, – сказала Танюшка.

– Только прохладненько, – заметил я.

– Все равно весна, – упрямо сказала Танюшка, и я кивнул:

– Конечно, весна.

– Грин, – негромко сказала Танюшка, все это время тихо-тихо слушавшая. – Рассказ… ой, не помню, как называется… Про кругосветное путешествие на пари. Помню, что главного героя зовут Седир, Жюль Седир… Ты же не любишь Грина?

– Ну, кое-что я все-таки читал…

– А зачем? – Танюшка чуть извернулась и заглянула мне в лицо. – Эй, не отворачивайся!

– Потому что тебе нравится, – ответил я, глядя ей прямо в глаза.

Мимо прошли Колька с Валькой – оба босиком, в подкатанных штанах. Колька, указывая на видневшееся ниже по течению на нашем берегу серое пятно тумана, сказал:

– А все-таки интересно, что там такое, в этих кляксах?

Я окаменел. Танюшка тревожно посмотрела на меня. Но эпизод продолжения не имел.

– Э-э-эй! – услышали мы вопль. Все головы разом повернулись в сторону крика; по склону прыжками поднимался Бэн – несся так, словно за ним гнались, и один – без Сани и Сморча. Мы, собственно, и подумали, что на них напали, и, вскочив, схватились за оружие, но Бэн, мотая одновременно головой и руками, выдохнул:

– Саня… мост… подвесной…

Мост и в самом деле был подвесным – полная дичь на равнинном Дунае. Но тут помогли три островка, цепочкой тянувшиеся наискось к течению. Мост, собственно, состоял из четырех раздельных секций-мостов, перекинутых какими-то трудягами с острова на остров и сделанных из вечной лиственницы и столь же вечных канатов крапивного волокна. Джек тоже не знал, кто его строил, и вообще впервые видел этот мост, хотя по этим местам хаживал.

– Ну что, – решился я, – будем переправляться?

И первым ступил на скрипящий, раскачивающийся настил. Высоты я никогда не любил. Точнее – боялся. Но на свете есть много вещей, которых ты боишься, а все равно делаешь. Это я уяснил еще в младших классах.

Белую угловатую массу с ревом, треском и грохотом несло метрах в пяти у меня под ногами. Оттуда дышало холодом, льдины ползли друг на друга, раскалывались и падали. Вид был величественный и жуткий.

– Кра-со-ти-ща-а! – проорал шедший следом Север. – Смотри, как пре-о-от!

– Ага, вижу… – процедил я еле слышно. И тут же застыл, вцепившись руками в жесткий канат и открыв рот.

Арнис шел по льдинам.

Литовец прыгал почти непрерывно – чуть ли не по ребрам шевелящихся чудищ, лишь иногда останавливаясь передохнуть на крупных и более-менее устойчивых кусках. Потом вновь и вновь бросал вперед свое сильное, послушное тело.