Олег Верещагин - Скажи миру – «нет!»

…Танюшка поднялась снизу. Она была босиком, в подвернутых штанах и небрежно зашнурованной безрукавке.

– Не спишь? – Она опустилась на груду хвороста. – А я тебя искала, искала…

– Нашла? – улыбнулся я.

– Нашла. – Она удовлетворенно вздохнула и, взяв меня под локоть, привалилась виском к плечу. – Наконец-то я тебя нашла…

– И я тебя нашел. – Я коснулся ее волос. – Поэтому ты завтра останешься здесь. Со всеми.

Танюшка окаменела. Отстранилась.

– Я за полсотни шагов попадаю в щель их маски, – тихо сказала она.

– Аркебузу отдашь кому-нибудь из ребят, – безжалостно добавил я. Танюшка несколько секунд помедлила, потом жалобно сказала:

– Раньше бы я начала на тебя орать. Теперь – не могу… Я отдам аркебузу, я все сделаю, я буду твоей рабыней, только вернись, вернись… вернись!!!

– Что ты? – Я вновь обнял ее. – Я вернусь.

Танюшка обмякла под моими руками. Тихо сказала:

– Они жили долго и счастливо и умерли в один день… Пускай недолго, лишь бы счастливо – и в один день. Да?

– Мы еще поживем, – спокойно сказал я. И, протянув руку, начал, глядя ей прямо в глаза, распускать шнуровку у нее на груди. Танюшка ответила спокойным, чуть насмешливым и любящим взглядом. – Жизнь – игра. И смерть – игра. Ведь так?

– Не так, – покачала она головой. – Жизнь – вещь серьезная. Даже здесь. Особенно здесь… Ну что ты путаешься в шнуровке? Я специально не дошнуровала, неужели неясно?

– О, вот как, специально? – хмыкнул я, садясь удобней. – Ла-адно… Симпатично, и даже очень.

– Нахал, – заметила Танюшка, обнимая меня обеими руками за шею. – Что там симпатичного? Купальничек у меня был симпатичный, но он, кстати, долго жить приказал. Совсем я одичала. Мне бы сейчас в галантерею. И денег. Знаешь, у меня четвертной остался в тумбочке лежать.

– Не остался, – заметил я. – Ты его давным-давно потратила…

Моя рука плавно, нежно гладила груди девчонки, и я чувствовал, как под пальцами тяжелеют, твердо набухают соски. Это было уже так привычно, и не хотелось верить, что первый раз я делал это совсем недавно, и не хотелось думать, как же я жил до этого… Наверное – никак. Странно, но я не боялся потерять Танюшку. Я твердо знал, что не дам ей умереть раньше себя. А после моей смерти мне уже будет все равно.

Я сидел без куртки. Твердые горячие ладони Танюшки плавно и сильно массировали плечи. У нее всегда были крепкие пальцы, и их нажатия ощущались необыкновенно приятно. Потом ладони опустились на мою грудь, а я скользнул руками на бока девчонки и замер, полузакрыв глаза и улыбаясь.

Чье-то присутствие заставило нас вскинуться. Я рванул из ножен, лежавших рядом, палаш, вглядывась в темноту. Танюшка быстрым движением выхватила из-за спины кинжал.

Пляшущий свет костра обрисовал темную фигуру, рыжими искрами зажегся на каштановых волосах, одел медью узкое лицо. Танюшка, ойкнув, уронила кинжал и скрещенными руками прикрыла грудь. Я чертыхнулся:

– Джек?!

– Прошу прощения. – Англичанин был босой, в одних кожаных штанах, но на поясе висел кортик. – Я увидел, что Татьяна ушла ночью одна, и забеспокоился. Еще раз прошу прощения.

Он повернулся и так же бесшумно канул в ночь. Мы с Танюшкой посмотрели друг на друга и тихо рассмеялись.

– Он что, к тебе неравнодушен? – в шутку спросил я… и вдруг сам обеспокоился: – Тань?

– Наверное, да, – кивнула она, но так, что все мои подозрения растаяли. – Он настоящий джентльмен. И очень несчастный…

– Танюшка, – проворчал я, потянувшись к ней, – смотри. В случае чего – убью его, тебя и себя. Правда, не знаю, с кого начну…

– Ой-ой-ой, какой грозный… – мурлыкнула она, подаваясь навстречу. – Может быть, сейчас и начнешь убивать? Нас, наверное, больше никто не побеспокоит?

– Думаю, что нет, – заметил я, активно начиная раздергивать ремень на старых Танюшкиных джинсах.

– Ого, как заторопился, – продолжала мурчать она, наклоняясь чуть вбок и привставая. – Убивец… – добавила со смешком.

Дальше ничего особо членораздельного ни она, ни я не говорили.

Наверное, по крайней мере мне так показалось в какой-то момент, в пещере все должны были проснуться. Потому что стонами на этот раз дело не ограничилось – Танюшка вопила так, что у меня заложило уши. Я, по-моему, тоже не отставал – во всяком случае, охрип, что обнаружилось уже позже.

– Убил? – поинтересовался я, валяясь рядом.

– Ой уж, – ответила она из полутьмы. – Я бы еще могла.

– Ну, извини, – покаянно развел я руками и потянулся. – Пошли, Тань?

– Не пойду я никуда, – отказалась она. – Тут заночую.

– Не выйдет, – поднявшись, я довольно легко поднял ее на руки. Ощущение – непередаваемое. Татьяна, улыбаясь, приткнулась к моему плечу, потом попросила:

– Поставь меня, мы что, голые пойдем?

…Джек сидел у огня – в одиночестве. Тезис, как гостеприимный хозяин, выставил часовых сам, а нам предложили просто отдыхать. Так что это было странновато.

Но не удивительно.

Я присел рядом, придвинув ноги – если честно, замерзли и набились – к огню. Помолчал, спросил:

– Слушай, ты когда босиком привык ходить?

– На третий год, – не удивился Джек. – По-моему, да, на третий…

– А ты таких ребят не знал, – я напряг память, но вспомнил только двоих: – Маккс Одер и Питер Седжвик?

– Знал, – так же спокойно ответил он. – Это наши, англичане, только попали сюда позже, когда все уже рухнуло. Они были где-то на востоке… Ты что, виделся с ними?

– Погибли в мае 85-го, – ответил я. – Они и еще один… забыл, ирландец какой-то.

– Генри О’Нэйл, – определил Джек. – Скорее всего… Они вместе ходили… Значит, погибли. Ну что ж… А что ты мне хотел сказать?

– Джек, – напрямую начал я, – Таня – моя девушка. Только моя . И если она нужна тебе, то вставай и пойдем драться. Насмерть. Но даже если ты победишь, не факт, что она станет твоей после этого.

Англичанин довольно долго молчал. Потом тихо сказал, глядя в огонь:

– Я не буду причиной вашего разлада. Ты мне нравишься, князь. Слишком нравишься, чтобы портить тебе жизнь.

– Хорошо, – отсек я. – Теперь вот еще… Если вдруг случится так, что я не вернусь из этого похода… или еще откуда-то… Вот тогда, Джек, не дай Танюшке остаться одной. И в первую очередь посмотри, чтобы она не вздумала уйти следом за мной. Ей может стукнуть в голову такое.