Анатолий Дроздов - Кондотьер Богданов

– Выйдите! – сказал лейтенант. – Все!

Он не стал наблюдать, как выполнят его приказ, знал: ослушаться не посмеют. Он подтащил к кровати тяжеленную лавку, двигая ее словно пушинку, сел. Служанка поставила рядом кувшин с водой, положила ворох чистых тряпок. Кто-то принес и поставил в угол забытый Богдановым «ДТ». На лавку положили пояс Ани с кобурой, ее одежду, аккуратно поставили сбоку ее сапоги. Лейтенант остался один. Он сидел, глядя на бледный лик раненой, и молчал. Он не мог говорить – слова сохли во рту. Как она оказалась у капонира ночью? Откуда прискакали враги, если вокруг Сборска стража? Кто и как подставил девочку под стрелу? Кто виноват?

Вопросы были без ответов. Лучше, однако, было думать о них, чем о том, что происходило на расстоянии вытянутой руки. Стрела пробила Ане верхушку легкого. Из поврежденных сосудов сейчас изливалась кровь, застывая внутри сгустком, способным убить самого крепкого мужчину. Аню могла спасти операция. Срочная, проведенная опытным хирургом в обстановке госпиталя и при наличии хотя бы медсестры. Он всего лишь недоучившийся студент, ни разу не державший в руках скальпеля. Нет госпиталя, нет медсестры, скальпеля – и того нет. Можно использовать «золинген». Воткнуть нож меж ребер, расширить рану и сделать сток для крови. Тогда будет надежда. Богданов думал об этом, но сознавал: не сможет. Рука не поднимется. Кромсать ножом нежное девичье тело нужно другому, постороннему…

Богданов не замечал течения времени. Солнечный луч на полу побежал к стене, поднялся вверх и вовсе исчез, а Богданов все сидел у кровати. Внезапно Аня застонала. Богданов вскочил и потрогал ее лоб. Он пылал. Богданов намочил тряпку и положил ей на лоб. Шло время. Она что-то прошептала. Богданов наклонился.

– Солнышко… Помоги…

Богданов потрогал ее руки и ноги – они ощутимо стали холоднее. Последняя стадия. Час-другой…

Внезапное рыдание исторглось из его груди. Он взял ее руку, прижал к губам.

– Анечка! Милая! Сердечко мое отважное! Родная моя! – говорил он, как безумный, гладя ее по лицу. – Не умирай! Я тебя очень прошу! Я тебя умоляю! Как же я без тебя? Я пропаду!.. Ты для меня все! Моя Родина, самый близкий и дорогой человек на свете! Я тебя очень прошу! Я все для тебя сделаю – все, что прикажешь! Только не умирай! Пожалуйста!..

Он еще что-то говорил – долго и бессвязно. Внезапно она пошевелилась.

– Солнышко… – уловил он, и тут же из памяти выплыл образ старца в черной шапочке. Он будто говорил укоризненно: «Придет время – не жалей тепла!»

Богданов стал срывать с себя одежду…

Она лежала на снегу и замерзала. Вокруг простиралась равнина – тоскливая и пустынная. Она была одна на огромном заснеженном поле, одна под равнодушным серым небом, беспомощная, неподвижная. Снег медленно, но верно высасывал тепло из ее тела. Оно уходило вместе с жизнью – безвозвратно, навсегда. Время от времени в небе проглядывало солнышко: яркое, желанное, но не желало согреть.

Она впала в забытье, а когда очнулась, ничего не изменилось. Снова были пустынная равнина, серое небо, снег и ледяная стынь, ползущая от кончиков пальцев. Никто, совершенно никто ее не видел, никто не мог ей помочь. Равнодушное солнышко время от времени выглядывало из-за облаков, но снова пряталось. Стынь ползла от ног и рук и уже леденила сердце.

– Солнышко! – позвала она из последних сил. – Помоги!

Солнце приблизилось, потрогало ее лучиками. Оно стало гладить ее, успокаивать, произнося ласковые слова. Каждое из них западало в сердце, но не согревало. На сердце ее нарастал лед.

– Солнышко!.. – прошептала она в отчаянии.

Солнце отшатнулось и скрылось за облаками, оставив ее одну. Она хотела заплакать, но сил не оставалось даже на слезы. «Господи!» – прошептала она, готовясь к худшему. Но облака внезапно исчезли, пропало серое небо и равнина. Огромное, пышущее жаром солнце ринулось к ней и заключило в объятья. Засмеявшись от радости, она приникла к нему и стала жадно впитывать исходящее от солнца тепло…

Богданов разлепил глаза и некоторое время смотрел в потолок. В комнате было сумрачно – день клонился к концу. Он медленно повернул голову – сил совсем не осталось, посмотрел на Аню. Она спала на его плече, ровно и тихо дыша. Он коснулся губами ее виска – жара не было.

Громадным усилием воли Богданов заставил себя приподняться и сползти с кровати. Откинуть перину сил не оставалось, он сунул под нее руку и нащупал ее ноги. Теплые…

Страшно было подумать о том, чтоб одеться, но он заставил себя. Его шатало, дважды он ударился о лавку, один раз упал на пол, но порты с рубахой все же натянул. О том, чтоб навернуть онучи, смешно было думать. Он воткнул босые ноги в сапоги и, держась за стенку, вышел из комнаты. По коридору брел, как моряк по палубе в шторм. Его носило от стены к стене, но он все же дотащился до лестницы, спустился, вернее, сполз во двор. Он не сознавал, куда и зачем идет, его вело, и он следовал зову. Так раненое животное ищет в лесу спасительную травку. Шатаясь, Богданов добрел до бани в углу княжьего двора. Здесь, под окном, среди мощеного двора была заплатка живой земли. Он рухнул на нее и закрыл глаза.

Пробудило его ощущение чьего-то пристального взора. Богданов открыл глаза и сел. Перед ним толпились люди, много. Впереди стояли и смотрели на него Евпраксия с Данилой. Вернулись…

– Она будет жить! – сказал Богданов, глупо улыбаясь.

Они смотрели на него с тревогой.

– Ей лучше! – заверил Богданов. – Можете посмотреть. Господи, как я счастлив!..

Евпраксия закусила губу, повернулась и ушла. Следом потянулись остальные. Выскочившая из-за спин Неёла поднесла летчику пирожок и кувшин молока. Богданов ощутил зверский голод и набросился на еду. Пока он ел, толпа рассосалась, остался только Данило.

– Мы тревожились! – сказал сотник, помогая Богданову подняться. – Сказали, со вчерашнего утра не выходил.

– Так это случилось вчера? – удивился Богданов.

Данило кивнул.

– Люди заглядывали к тебе и видели: лежишь с Анной. Думали: она умерла, ты мертвую ее обнимаешь. Боялись за твой рассудок. Потом прибежали – исчез! Куда пошел – никто не видел. Встревожились: куда, зачем? Стали искать. Побежали к бане, а ты здесь… Здрав ли ты, брате?

– Здрав! – ответил Богданов.

Он и в самом деле чувствовал себя лучше. Томила слабость, как после долгой болезни, но это можно терпеть.

– Я пойду к ней! – сказал Богданов.

Данило кивнул.

…Аня не спала. Лежала и смотрела на него ясными, блестящими глазами. Богданов потрогал ее лоб – жара нет. Она вообще не выглядела больной!

Поколебавшись, Богданов откинул перину, завернул ей рубашку и стал разматывать повязку. Она безропотно позволила себя приподнимать и ворочать. Когда грудь открылась, Богданова ждал шок. Раны не было! Розовые пятнышки молодой кожи, как когда-то на месте ранения осколком, – на груди и на спине. На спине пятнышко в виде трехлучевой звездочки – по форме наконечника стрелы.