Анатолий Ключников - Учебник по химии [СИ]

Нас брали нахрапом, пытаясь подавить волю к сопротивлению на корню. Орали громко, — в ухо, тыкали железом. На меня это уже не действовало, а вот моя химичка запаниковала, задёргалась. Слава богу, не стала рыпаться.

Командир дозора решил морально нас дожать:

— А ну, на колени, падлы! Руки за спину!

Что ж, раз велят — надо делать. Я покорно и быстро опустился на колени, и, упав ничком, откатился брёвнышком в сторону. Хоть их командир и бывалый, но пришпилить меня сходу не сумел: тут и не каждому молодому такое под силу, — сделать молниеносный укол.

Я поджал колени к груди и сходу вскочил на ноги, при очередном обороте. Их начальник рот не разевал — сходу ткнул меня остриём своего меча, целясь в сердце. Я, не сдвигая ступни, повернулся боком влево, отклонился — меч прошёл мимо.

Враг быстро вернул меч назад и нанёс новый удар, целясь уже в центр живота, чтоб наверняка — я шагнул вправо и прижал его лезвие локтем к левому боку, ухватив кистью левой руки запястье его правой, сжимавшей меч.

Всё, капкан. Правая моя рука свободна — я бью противника в челюсть, — только зубы клацнули. Потом — в под дых. И ещё — коленом в пах. Так как я держу его левой рукой, то он не отлетает от ударов, а лишь болтается, как соломенное чучело.

Кто-то спешит на помощь своему командиру. Я разжимаю свою левую руку и толкаю безвольное тело ему навстречу — получается заминка. Меч избитого врага остался прижатым к моему левому боку — я хватаю правой рукой его рукоять, отпускаю локтём левой лезвие и, отступив шаг назад, делаю взмах сверху вниз с оттяжкой к себе.

Новый противник пытался проткнуть меня ножом в выпаде, но его нож оказался короче моего меча: я разрубил ему шею до половины и распорол горло. Хрип, фонтан крови — и к моим ногам падает тело, дёргается в предсмертных конвульсиях.

Я крутанул пару раз кистью правой руки, привыкая к балансировке чужого оружия. Шагнул вперёд и чиркнул остриём по горлу лежащего почти без чувств скрюченного командира дозора.

— А-а-а-а, мама! — вдруг заревел по-детски один из дозорных и, бросив нож, кинулся бежать, неуклюже плюхая своими лаптями.

Я кинул ему вдогонку отобранный меч и только потом подумал, что оставаться без оружия в драке — это не хорошо, это очень опасно. Меч воткнулся убегающему в спину; он захлебнулся воздухом и рухнул ничком в грязь.

— Не подходи!.. Я зарежу её! Не подходи!..

Остался последний. Он удерживал Ведит, судорожно прижимая её к себе и держа нож у её горла. Хм, что-то определённо знакомое…

— Спокойно, парень! — сказал я, твёрдо глядя ему в глаза, как учил нас полковник. — Всё в порядке. Я не трону тебя — ты не тронешь её.

Я развёл пустые руки в стороны и начал очень медленно приближаться к ним.

— Стой! Стой! Стой, где стоишь! — истошно вскрикивал парнишка, покачивая ножом возле самой кожи моей химички.

— Спокойно, спокойно, — уговаривал я его, приближаясь мелкими шажками. — Хорошо, убей меня. Ты убьёшь меня, понял? Видишь — я сам к тебе подхожу. Только её не трогай. Вот сюда меня ударь, по горлу. Я даже голову поверну, чтобы тебе удобнее было…

— Не подходи! Не подходи! — орал пацан, теряя последний рассудок.

Понятно: он никогда никого не убивал, просто «записался на войну», чтобы потом перед девками форсить. Ведит ему — как живой щит. Он и её-то боится убивать. Но, если что-то сделать не так, то запросто ей горло располосует, по дури.

— Ну, давай, режь меня сюда, — я даже шею вытянул в его сторону.

— А-а-а-а! — он, зажмурив глаза, отмахнулся от меня ножом, но всё-таки целясь по моему горлу.

Ты всё понял, мой читатель.

— О-о-о-о-о!!!! — это уже вырвался его утробный вой на остатках дыхания.

На этот раз Ведит не стала убегать, а исступленно нанесла ещё несколько ударов стилетом в пах и живот державшего её. Несчастный скорчился и рухнул в воду, булькая и корчась.

— А тебе понравилось убивать, студент… — сказал я задумчиво, глядя на тело, пускающее по воде пузыри и пятна крови.

Ведит, дрожа, смотрела на свой окровавленный стилет. Потом кое-как разжала сведённые судорогой пальцы — нож упал ей под ноги. Она задыхалась, но не могла ни заплакать, ни заорать. Пришлось обнять её и крепко прижать к груди, поглаживая по дрожащей спине — такой тёплой, покорной и почти родной.

Как-то я не сразу сообразил, что обнимаю её совершенно голый… И она тоже не сразу. Потом над тихой рекой прокатилось эхо звонкой пощёчины. И это бил не я.

Мы торопливо заметали следы своей переправы. Я стаскивал трупы за ноги подальше от реки, потом зашёл в воду по грудь и оттолкнул лодку как можно сильнее, чтобы она отошла поближе к середине течения. Голым, разумеется: не хватало мне одежду кровью пачкать. Девушка в это время забрасывала мертвецов ветками.

Ведит порыскала в прибрежных зарослях и нашла котомку с небольшим запасом харчей и трутом для костра, распотрошила её. Я нашёл у каждого покойника по паре медяков — не иначе, собирались мужики после смены отмечать боевое дежурство.

Всё. Нужно бежать отсюда, что есть духу. Дозорных хватятся в течение полусуток и начнут искать. Сделают облаву: прочешут лес, и нам в эти сети попадать совершенно не нужно. А если найдут трупы, то будут и дороги перекрывать. Скорее всего, следующая смена и найдёт, когда будет прогуливаться вдоль Роганы туда-сюда. По запаху.

Да, плохо началось наше знакомство с Божегорией… Не дай бог, ещё кто-то крики слышал: тогда под облаву попадём совершенно точно.

Лихорадочно напялив одежду на своё холодное тело, я ухватил Лешего и потащил вглубь леса. Ведит поспешала за мной. Дорога, нам нужно на дорогу — а по ней рвануть галопом, что есть духу, пока лошадки пеной не покроются.

Ближайшие районы Божегории я тоже представлял. И сам хаживал, и на карте видел. Так что направление движения выбирал не наугад, а кратчайшее. Но, так как надвигалась ночь, нам пришлось остановиться, и на дорогу мы выбрались только на следующий день.

Как бы не хотелось нам побыстрее добраться до столицы, но приходилось маскироваться: сначала один из нас пускал коня вскачь во весь опор, потом переходил на ровный шаг и дожидался другого, который пускал коня в галоп. Это мы делали только тогда, когда нас никто не видел. Поэтому любой встречный видел не более одного мчащегося всадника: сначала одного, потом — другого, как будто они друг с другом не знакомы. Мы даже в кабаки и в корчму заходили порознь, садились за разные столы, ночевали в разных комнатах и платили каждый сам за себя.

Я вдруг поймал себя на мысли, что мы с Ведит понимаем друг друга с полуслова и даже с одного взгляда. Ведь там, на Рогане, она молча смогла дать мне понять, что хочет провернуть ту же штуку, что сработала с разбойниками: нужно было только на пару секунд отвлечь нож от её горла. Коснулась левого рукава правой рукой, стрельнула глазами — и мне всё стало ясно. Даже в «ночных совах» полнейшего понимания удавалось достичь не всегда, хотя полковник специально обучал нас общим знакам руками.