Роберт Джордан - Корона мечей [litres]

Вздохнув, девушка поправила платье, хотя в этом не было необходимости. Кремовое с голубым, отделанное кремовыми вандалранскими кружевами, платье заставляло ее чувствовать себя почти… обнаженной. Илэйн всегда одевалась в соответствии с местной модой, если не считать того случая, когда они с Найнив путешествовали в Танчико с Морским народом, но даже сами жители Эбу Дар признавали, что их мода почти… Она снова вздохнула, понимая, что просто оттягивает время. Наверно, все же нужно было захватить с собой Авиенду, чтобы та просто отвела ее за ручку.

– Я не буду извиняться, – неожиданно раздался у нее за спиной голос Найнив. Она стояла, обеими руками вцепившись в серые юбки и глядя на «Странницу» с таким видом, будто тут ее поджидала сама Могидин. – Не буду!

– Зря ты не надела что-нибудь белое, – пробормотала Илэйн и удостоилась в ответ подозрительного косого взгляда. Спустя некоторое время она добавила: – Ты сама говорила, что это самый подходящий цвет для похорон.

На этот раз ответом ей был удовлетворенный кивок, хотя она имела в виду совсем не то, что Найнив. Будет большим несчастьем, если они не сумеют сохранить мирные отношения. Бергитте пришлось этим утром влить в себя настой трав, какую-то очень горькую смесь, – Найнив заявила, что недостаточно разозлена, чтобы направлять, и поэтому не может ее Исцелить. В самой драматической своей манере она разглагольствовала о том, что белое – единственный подходящий цвет для похорон, и упрямо твердила, что никуда не пойдет, пока Илэйн буквально не вытащила ее из комнаты и раз двадцать не пообещала, что извиняться той не придется. Мир необходимо сохранить, но…

– Ты согласилась пойти, Найнив. И я больше не хочу ни слова слышать о том, что мы якобы запугали тебя. Ты согласилась. Так перестань дуться.

Найнив оскорбленно зашипела, глаза у нее сделались как блюдца. Однако даже возмущение не заставило ее забыть о главном – лишь одно слово, по-видимому, задело ее больше всего.

– Дуться? – пробормотала она себе под нос таким тоном, будто даже мысль об этом казалась ей совершенно нелепой. – Ладно, нужно обсудить, что делать дальше, Илэйн. И незачем так спешить. Та'верен Мэт Коутон или не та'верен, из этой дурацкой затеи наверняка ничего не получится. И на это есть тысяча причин, причем девятьсот из них – именно он.

Илэйн спокойно взглянула на нее:

– Ты нарочно этим утром выбирала самые горькие травы? Хотела проучить меня?

Возмущение в широко распахнутых глазах Найнив сменилось простодушной невинностью, но щеки у нее вспыхнули. Илэйн толчком открыла дверь, Найнив, возмущенно бормоча, последовала за ней. Дуться – это еще очень мягко сказано, если иметь в виду сегодняшнее утро.

С кухни доносился запах свежеиспеченного хлеба, в общем зале были распахнуты все ставни. Круглощекая служанка, вытянувшись на цыпочках на табурете, снимала укрепленные над окнами испачканные ветки какого-то вечнозеленого дерева, а остальные расставляли по местам столы, скамьи и стулья, убранные, должно быть, на время танцев. В этакую рань в зале не было посетителей; тощая девушка в переднике не очень усердно махала метлой. Ее можно было бы назвать симпатичной, если бы не недовольно поджатые губы. Никаких бросающихся в глаза следов беспорядка не наблюдалось, что казалось удивительным, особенно если вспомнить болтовню, будто в гостиницах во время праздников всегда буйствуют и вытворяют всякие непристойности. В глубине души Илэйн ощущала, что ей было бы легче, окажись это не так; может, тогда у нее появился бы предлог повернуть назад?

– Не покажешь ли ты нам комнату мастера Коутона? – с улыбкой спросила Илэйн костлявую девицу, протягивая ей два серебряных пенни.

Найнив фыркнула. Она была прижимиста; нищему, например, бросила всего один медяк!

Девушка посмотрела угрюмо на них – и, как ни удивительно, так же мрачно на монеты – и сердито пробормотала что-то вроде:

– Золотая женщина вечером, леди утром…

После чего с недовольным видом объяснила, как пройти. На мгновение Илэйн показалось, что служанка собирается с презрением отказаться от денег, но, когда она уже повернулась, чтобы уйти, та без единого слова благодарности схватила монеты с ладони Илэйн и, не найдя, по-видимому, лучшего места, засунула их куда-то под воротник. И тут же снова яростно замахала метлой, вымещая свое недовольство на безвинных плитках. Может, под воротником у нее пришит карман?

– Смотри-ка… – проворчала Найнив себе под нос. – Ясное дело, пытался заигрывать с этой девицей. И ты еще хочешь, чтобы я извинялась перед ним!

Илэйн не ответила, поднимаясь по лестнице без перил. Если Найнив не прекратит ворчать… Первый поворот направо, сказала девушка, и последняя дверь слева. Перед дверью Илэйн нерешительно остановилась, прикусив нижнюю губу.

Найнив тут же оживилась:

– Ну что, теперь ты видишь, какая это глупая идея, да? Мы не Айил, Илэйн. Мне во многом нравится Авиенда, несмотря на то что она, по-моему, даже спит с ножом, но глупо руководствоваться в своем поведении той чушью, которую она болтает. Просто невозможно. Согласись, что это так.

– Ничего невозможного мы делать не собираемся, Найнив. – Нелегко заставить голос не дрожать. Кое-что из того, что со всей серьезностью советовала им Авиенда… Она даже говорила, что они должны позволить этому человеку высечь их! – Все, что мы собираемся делать, в пределах возможного. – Почти. Илэйн громко постучала костяшками пальцев по двери, на которой была вырезана рыба – овальная, полосатая, тупорылая. На всех дверях были вырезаны разные изображения, главным образом рыб. Ответа не последовало.

Найнив шумно выдохнула:

– Может, он ушел. Придем в другой раз.

– В такую рань? – Илэйн снова постучала. – Ты сама говорила, что он любит поваляться в постели.

– Илэйн, если словам Бергитте можно хоть немного доверять, Мэт надрался вечером в стельку. Он не скажет спасибо, если мы его разбудим. Почему бы просто не уйти и…

Илэйн толкнула дверь и вошла. Найнив последовала за ней – со вздохом, который, наверно, был слышен во дворце.

Мэт Коутон лежал растянувшись на постели прямо поверх вязаного красного покрывала. Мокрая тряпка, с которой капало на подушку, лежала у него на глазах. В комнате было не пыльно, но опрятной она не выглядела. Один сапог стоял на умывальнике – на умывальнике! – рядом с белым тазиком, полным воды, большое зеркало накренилось на подставке, будто Мэт споткнулся о него, не заметив этого, мятая куртка накинута на спинку стула. Остальная одежда была на нем, включая черный шарф, который он, похоже, никогда не снимал, и второй сапог. Серебряная лисья голова свешивалась из-под распахнутой рубашки.