Катя Брандис - Превращение Карага [litres]

Спустя два года, в одиннадцать лет, я принял решение, которое совсем не понравилось моей семье. Однажды утром, слизывая со шкуры росу, я объявил, что хочу жить среди людей.

– У Карага помутился рассудок , – тут же откликнулась Мия и пнула меня лапой в бок.

Я глубоко вдохнул, сосредоточился – и превратился в человека. Мех тут же исчез. Холодный влажный ветер неприятно хлестнул по голой коже.

– Это была не шутка!

Отец вздрогнул всем телом от неожиданности и растерянно уставился на меня в человеческом облике. Мама занервничала:

– Но… так нельзя! Как же ты будешь…

– Я знаю, как я буду! Я неделями продумывал свой план. Возьму свои вещи из тайника и…

– Забудь об этом! – зарычал отец. – Твоё место здесь! – Его мохнатые уши нервно задёргались. – Прекрати эти свои глупости, мы идём на охоту, я научу тебя нападать на оленя.

– Ксамбер, – вмешалась мама с тревогой, – он серьёзно .

Наверняка они думают, я слишком мал, чтобы уйти к людям. Но мне уже одиннадцать – они сами рассказывали мне, что лесные звери взрослеют быстрее, чем люди! Пума в одиннадцать лет давно живёт своей жизнью, сама по себе.

– Я буду иногда навещать вас, – пообещал я запальчиво и одновременно подавленно. – То есть часто!.. Как только смогу.

– Ступай и делай что хочешь! – рявкнул отец. – Но я тебе сразу скажу: мы не желаем иметь с людьми ничего общего!

Тут уж я не на шутку растерялся:

– Но я же… даже если буду жить среди людей… я только притворюсь человеком! Я останусь самим собой!

– Караг , – беспомощно отозвалась мама, – ты точно хочешь уйти туда совсем один? В нашем зверином обличье нам нельзя подходить близко к людям. Мы не сможем быть рядом с тобой, когда ты станешь одним из них. Мы долго не будем видеться. Люди не терпят хищников поблизости.

– Но вы же тоже можете превращаться время от времени, – огорчённо предложил я.

И расстроился ещё больше, не получив никакого ответа. Даже мама отвернулась. Она не доверяла людям и не любила превращаться.

– Правда, дурацкая идея! – Мия потёрлась головой о мои голые ноги. Она выглядела растерянной и очень грустной. – Тебе что, совсем не нравится тут в горах?

– Да нет, тут неплохо, только…

Я обвёл лес человеческими глазами. Мне мало быть просто пумой. Как же им это объяснить?!

– Мы не сможем прийти к тебе, когда будем тебе нужны , – печально повторила мама. Признаться, в глубине души я рассчитывал, что в эту минуту она примет человеческий облик: вот, мол, и мы люди, и мы понимаем тебя. Но нет, она осталась пумой.

– Мне пора, – сказал я, обняв за мохнатую шею сначала Мию, а потом и маму.

Мама напутствовала меня последний раз:

– Береги себя!

Отец не двинулся с места, когда я его обнял, и даже не посмотрел на меня.

Неужели он действительно откажется от меня? Нет, не может быть. Он сердит сейчас, но со временем он успокоится и простит меня. Я не сомневался.

Дрожа от напряжения и тревоги, но твёрдо решившись, я достал одежду из тайника. В человеческом облике, босиком я бежал через леса и просеки, пока не увидел первое здание. Я просто постучался в полицейский участок в Джексон-Хоул и заявил, что потерял память и не знаю, кто я и откуда. Мой план удался. Меня приняли за человека и выдали все необходимые документы.

Теперь мне уже тринадцать лет. Зовут меня Джей, и вот уже две недели я учусь в седьмом классе средней школы в Джексон-Хоул. В школу пошёл недавно, потому что сначала пришлось много всего узнать о мире людей, а обучали меня этому дома в моей приёмной семье.

У меня коротко стриженные песчаного цвета волосы и зеленовато-золотистые глаза – в общем, ничего особенного, ничем не выделяюсь. Ношу джинсы, кроссовки и рюкзак, как и другие школьники. Ко мне тут уже все привыкли. Почти все.

Увы, не все люди одинаково добры, как я думал. В школе некоторые злобно шепчутся у меня за спиной – думают, я не слышу. Как же! Всё я слышу: этот их шёпот для ушей лесного оборотня – как колокольный звон. А есть совсем гадкие, злобные, вроде бешеного зайца. Шон, например, Кевин и его подружка Беверли, которые в этот сентябрьский день, когда всё переменилось, поджидали меня у входа в школу. Со своей особенной ухмылкой на лице.

Кевин – один из самых крепких парней в школе. Всегда обожал издеваться над другими. Его подруга Беверли мечтала стать чирлидером школьной футбольной команды, но с её физиономией, напоминающей картошку, шансов у неё не было. Видимо, поэтому она с увлечением унижала других. А Шон просто примазался к ним обоим – так, от безделья.

Трое глядели на меня, как хищники смотрят на добычу. Не нравится мне, когда на меня так смотрят. Первые три недели, что я ходил в школу, эта троица меня не трогала – я был слишком популярен. Но время пощады, очевидно, кончилось. Они уже пытались пихнуть меня, подставить подножку, измазать мне куртку краской. Их страшно развлекало меня доставать, хотя я каждый раз притворялся глухим. Ни разу никто не вступился за меня и не подумал мне помочь, когда эти трое надо мной издевались. Ужасно грустно.

Я искал глазами, куда бы сбежать, а они окружали меня. Никому не было до нас дела – стильные барышни и раскованные парни садились в школьный автобус или в свои авто.

– Ну, Джей? – начал Кевин, подходя спереди, а Шон в это время подпирал сзади.

– Оставьте меня в покое, – посоветовал я.

– Да ладно тебе, мальчик-загадка, – Кевин засучил рукава и сжал кулаки, – мы же так, просто поиграть.

– Я не знаю таких игр, когда бьют кулаком под дых, – ответил я и быстро отскочил в сторону.

Шон по-идиотски заморгал и тихо охнул, когда кулак Кевина пришёлся ему в живот. Кевин не смутился, в два прыжка догнал меня и схватил сзади. Мне было не до смеха.

– Пусти, я так задохнусь! – прохрипел я.

– В том-то и суть, – ухмыльнулся Кевин.

Шон по-дурацки хихикал у него за спиной.

Ну всё, с меня хватит! Со скоростью молнии я метнулся вперёд, проскользнул снизу, схватил Кевина сзади и швырнул его на землю. Через мгновение я сбил с ног и Шона. Чтобы ему было не так жёстко падать, я перебросил его поверх Кевина.

Всё, можно двигаться дальше, решил я. Но тут на мою голову выплеснули ведро ледяной воды! Я был весь мокрый, от макушки до ботинок. Беверли! Как же я о ней-то забыл!

И ведь именно вода! Она не могла этого знать, но воду я ненавижу больше всего. Униженный, раздавленный, мокрый, я поплёлся своей дорогой, оставляя за собой мокрый след. А в спину мне нёсся их омерзительный хохот. От холода и унижения сжалось сердце, глаза горели. Спрятаться бы куда-нибудь, зализать раны в тишине. Ну почему эти люди не могут принять меня просто таким, какой я есть?! Почему им так нравится мучить меня?