Марик Лернер - Война за веру [litres]

Бирюк жил буквально на границе квартала харатинов, и на воротах стоял знак почтаря. Они всегда были отдельным кланом, и все ж, кажется, теперь лучше понимаю ситуацию. Можно стать карателем, но даже твои товарищи не забудут происхождение. Он ушел из прошлой жизни и не стал одним из своих в новой. Подозреваю, Бирюк одинок среди своих товарищей и так и не стал полностью одним из вольных. В каком-то смысле вся наша компания такая. Я никогда не буду настоящим членом племени Кай. Слишком много в душе намешано от жизни за проливом и в ином мире. Светлая не станет истинной жрицей. Она тоже будет всегда отличаться. Вслух такое лучше не произносить, но вернее держаться друг друга и в дальнейшем.

– Чего стоишь? – без грубости, с недоумением спросил Найден, открывая калитку. – Хозяйка заждалась.

Пришлось пройти прямо в дом, оставив тяжелую корзину на пороге. Женщина ждала в гостиной. Одна, что занятно. Невестка не приглашена на разговор. Найден тоже остался снаружи. Жена Бирюка явно не нуждалась в защите, и покорностью здесь не пахло.

Максимально подробно доложил о произошедшем у жриц. Естественно, не стал делиться своими личными делами, включая оставленное на сохранение золото, но сообщил о случившемся на улице. Такие вещи могут выйти боком всем, хотя не думаю, что в данном случае. Паршивые подростки не посмеют всерьез ссориться. Ведь тогда придется рассказать о причинах моего поведения. Промолчат.

– Я должна перед тобой извиниться, – сказала она, помолчав, когда иссяк окончательно.

– Меня ничем не обидели в этом доме, – говорю с откровенным недоумением.

– Может быть, не сознательно, только чувствую вину, – гнула она свое, не желая замечать готовности уйти от неприятного разговора. – Оба моих сына и дочь умерли не так давно от огневицы.

Машинально киваю, открывая рот, чтоб выразить положенные соболезнования, и захлопываю, повинуясь ее жесту.

– Мои дети, – говорит она тоскливо, – ушли из этого мира. Навсегда.

Мы оба сделали автоматический жест, как всегда при упоминании мертвых. Иные вещи въелись настолько в кровь, что совершаю не раздумывая. Наверное, странно смотрится для тех, кто в курсе моего происхождения. Северяне колесо делают в другую сторону.

– Даже если они родятся снова, это будет не скоро. И с ними умерли мои надежды и будущее.

– Не говорите так! Есть внуки!

– Да, – произносит сразу, – ты прав. Теперь нужно растить их. Только тебе не понять боль матери. Трое умерли при рождении и почти сразу, но эти были сильны и могли стать великими воинами. Продолжателями Бирюка. Он никогда не скажет вслух, но то был сильный удар. Больше мне не родить, и все время кажется, что он ищет настоящего наследника. Того, которому сможет нечто передать от души. Не деньги. Не имущество. Нечто отсюда, – показала на сердце. – Мне неприятно. То Найдена притащит, то вас. Причем кого-кого, а сына Фенека я б на его месте просто убила. Не знаешь? – догадалась.

Я пожал плечами. Не помню. Может, и тот, прежний, забыл. Мало ли на его пути было пострадавших.

– В молодости он серьезно оскорбил Бирюка. Насмеялся над происхождением и избил. Он был такой… Крайне неприятный. Заносчивый, наглый и не способный остановиться.

С возрастом слегка поумнел, пусть и в очень специфичном направлении. Зарезать мог кого угодно от плохого настроения.

– Если б не изгнали, непременно плохо бы кончил. Не через год, так через два. Не всем удается безнаказанно наступать на ноги.

Она посмотрела мне в глаза.

– Ты не он. Ты хороший человек.

Кажется, она серьезно расспросила моих женщин. Сколько ни вбивай «легенду», а на мелочах при тщательных вопросах проколоться проще простого. Моя «семья» будет уперто отстаивать родственную связь, но жизнь по отдельности не скрыть. Слишком мы разные и опыт несхож. Я-то уж точно крутился среди наемников, а про Светлую такого не скажешь. Другое дело, полагал, никому это не интересно и не важно. Оказывается – нет. Меня записали в правильные. Так я такой и есть!

– Не в понимании нашей мавретанской чести. – Вот это прозвучало как-то зло. – Вряд ли для тебя это так важно. Не согласен?

Как-то она слишком легко считывает мои мысли.

– Я вырос не в сертане, – говорю осторожно, – много могу не знать, однако, – и произнес на максимально литературном: «Ulula cum lupis, cum quibus esse cupis» – с волками жить – по волчьи выть.

– Скорее «Ut homines sunt, ita morem geras» – как люди, так и ты себя веди, – сказала, усмехнувшись. – Именно об этом я и говорю. Для тебя правила существуют в уме, а у нас в крови. Мы поступаем так, потому что иначе не способны. А ты потому, что так захотел. Честно, не имею представления, к лучшему или худшему такая разница, но ты сможешь совершить нечто неожиданное.

– Ох, госпожа, – хмыкаю. – Мне б чего попроще. Денег, например, и спокойной жизни. А величие без надобности.

– Кто подвигов не ищет, к тому они сами приходят. Главное, не сплоховать, когда Тюхе обратит на тебя твой взор.

– Бывает, поднимет, посмотрит подслеповато и скажет: «Не тот!», бросая на землю. Хорошо, не разобьешься, а всего лишь ноги переломаешь.

– А язык у тебя хорошо подвешен, – сказала с одобрением.

На самом деле плагиат. Кажется, у датского сказочника Андерсена нечто такое было. Иногда лезет из меня совершенно непроизвольно при упоминании какого-то прозвучавшего слова.

– Настоящий вождь должен уметь не головы рубить, а речами заставить делать ему полезное. Ладно, это все дело далекого будущего, но в этом доме тебя всегда примут охотно, а не по обязанности. Мы, – это было подчеркнуто, не один Бирюк, – твои друзья. Ступай и, если надо, обращайся, чем смогу – помогу.

– Хм, – с застенчивым видом бормочу.

Котлы и склянки у меня есть. Оливковое масло, щелочь с кислотой и уголь должны доставить.

– Уже? – ничуть не удивилась.

– Всего лишь дальний угол во дворе в мое распоряжение. Желательно, чтоб не совались дети.

– Секрет?

– Мыло хочу сделать. Жидкости ядовитые будут, коже вредят. Незачем им совать свои руки куда не надо. Чисто из опасения за их здоровье.

– Мыло? – с недоумением переспросила.

– Твердое и пахучее.

Уточнять, что это первая стадия и планы идут гораздо дальше, пока преждевременно.

– Делай, – сказала она снова невозмутимо. – Найден поможет, а остальных предупрежу, чтоб не лезли, и Писаря забери, приспособь к делу.

– Спасибо.

Я б и сам его попросил, только если дают за просто так, чего ж изображать смущение.

Тот будто почуял, торчал за дверью в ожидании и сразу подскочил.

– Она меня расспрашивала, – сообщил шепотом, – ничего не сказал.

Потому что не знаешь, подумал ядовито.

– Слушай меня внимательно, – сказал, отведя чуток в сторону, обходя кухонный очаг по большой дуге. Незачем возящейся там невестке слышать наш разговор. – У тебя два пути. Один – выходишь за ворота и свободен, как птица в полете.