Тэмсин Мьюир - Харроу из Девятого дома [litres]

– Загадка на загадке, – заметила она, – как меня бесит видеть тебя в ее лице.

– У тебя осталось ровно две минуты, а потом я суну кулак тебе в жопу, – предупредила я.

– Пошли за мной. У нас очень мало времени, даже если не думать о твоих обидных угрозах сексуальным насилием. У тебя такой большой кулак, а у меня такая маленькая задница…

– Вот и шевели ей, Тридентариус! Я не буду смеяться над твоими уродскими шуточками.

Она пошла вперед, шарахаясь от каждого свисающего с потолка обмякшего пчелиного трупа – смеяться над ней было гораздо приятнее, чем смотреть, как она приоткрывает рот, говоря «задница». Ианта привела нас в свою чудовищную бело-золотую комнату. Я так задумалась и напряглась, что чуть не пропустила очень вдохновляющее изображение роскошной телки-рыцаря с дыней в руках и ее дружка-некроманта, яйца которого прикрывал вихрь листьев, подхваченных ветром. Вот это настоящее искусство. Увидишь – и умереть не жалко.

– Давай скорее, у меня для тебя письмо, – поторопила Ианта.

Харроу, оно было написано твоим почерком. Она протянула мне пухлый бугрящийся конверт, на котором твоим почерком было написано «Отдать Гидеон Нав». Мне стало… странно. Время замедлилось, когда я взяла его, особо не обращая внимания на нескрываемое веселое презрение на лице другой девушки. Я узнала твои резкие, с нажимом, буквы. Нажим был еще сильнее, чем обычно, как будто ты писала в спешке. Я получала кучу написанных этим почерком записок, где ты выдумывала мне всякие имена или командовала мной. Ты касалась этого письма, а я… ты же понимаешь, что мне стало в два раза больнее оттого, что тебя не было рядом, правда? Ты же понимаешь, что меня убивало это – стоять тут в твоем теле, пытаться управлять твоим телом и даже не слышать твоего голоса?

Я открыла конверт. Ты его запечатала, но Тридентариус, конечно, вскрывала его, такая уж она. Внутри оказался маленький листок с оборванными краями. В него ты завернула черную складную конструкцию: дымчатое стекло, тонкая черная оправа, зеркальные линзы. Ты сберегла мои солнечные очки, пусть и с погнутой дужкой.

Я немедленно надела их. Тебе они оказались великоваты и все время съезжали. Пришлось загнуть дужки за ушами, чтобы очки не упали. Спрятав, наконец, глаза, я развернула листок. Всего одна фраза. Четыре дурацких слова. Никаких сухих объяснений в стиле Нонагесимус. Никаких инструкций. Никаких заветов. Вообще, я бы убила за один из твоих списков правил о том, как обращаться с твоим телом, например принимать душ в одежде и все такое. Кстати, я так и собиралась поступить.

Но я почти предугадала, что увижу. Непонятно, почему я удивилась.

ОДНА ПЛОТЬ, ОДИН КОНЕЦ.

Это меня не обрадовало, Харроу. Не наполнило мое сердце нежной сентиментальной тоской. Ты меня подставила. Ты все это устроила. Я дала тебе одну чертову задачу. А вместо этого ты завалила меня камнем и отвернулась. Все это время я выныривала из тебя и снова тонула, и все потому, что ты не осилила сделать единственное, о чем я просила.

Я хотела, чтобы ты использовала меня, зловредный, лживый, одержимый трупами мешок костей! Изломанная, потасканная сучка! Я хотела, чтобы ты жила и не умирала, дура с воображаемой подружкой. В жопу одну плоть и один конец, Харроу! Я уже отдала тебе свою плоть и свою смерть. Я отдала тебе свой меч. Я отдала тебе себя. Я сделала это, зная, что снова поступлю так же, не колеблясь. Потому что я всегда хотела только одного – достаться тебе.

По странному совпадению, примерно то же самое твоя мать сказала мне в последнюю ночь.

– Очень романтично, – протянула Ианта.

Я скомкала листок и сунула тебе в карман.

– Тридентариус, – начала я, и мне пришлось остановиться, чтобы не разрубить ее пополам. Потом я продолжила: – Если ты продолжишь вести себя так, как будто ты ее знаешь… даже не в смысле, что тебе есть до нее дело, а просто – как будто ты хоть что-то о ней знаешь. Я тебя убью прямо сейчас. Все, что ты с ней сделала, ты сделала только потому, что она была одна. Ты думала, что всем насрать на Харрохак Нонагесимус. Ты играла с ней, потому что считала это забавным. Но она тебе ничего не дала. Ты ничего не увидела.

Глаза Набериуса сузились. Меня бесили эти глаза на этом лице. Я все время ожидала запаха геля для волос. Ианта села на край кровати, скрестив в коленях длинные тощие ноги. Ее восковое лицо только сильнее напоминало об этих чертовых похоронах.

– А ты? – спросила она.

– О чем ты?

– Я о забвении, воинственная монашка с огромным ртом, – ответила она, изучая собственные пальцы. Потом выковыряла из-под ногтя комок засохшей зеленой слизи, так что меня чуть не стошнило. – Боже! Попробуй отнять у меня воспоминания о Коронабет… я убью тебя. Любовь… не делай такое лицо, детка, я много любила… истинная любовь ищет своего. Ты бережешь что-нибудь… прядь волос… конверт, который человек мог лизнуть. Записку со словами «доброе утро», просто потому, что она адресована тебе. Любовь – это призрак, Гидеон Нав, и она копит свидетельства любви, потому что иначе она бездомна. Я не говорю, что ей было на тебя плевать. Все думают о своих рыцарях, иначе невозможно. Но я сама видела, как Харри перевернула собственный мозг, чтобы о тебе забыть.

Я рассмеялась ей в лицо.

– Ох блин, – сказала я, остановившись, потому что странно было слышать твое хихиканье так долго. Извини. Это правда было смешно. – Ты думаешь, что заставишь меня ревновать? Ты думаешь, что хоть что-то из того, что я сделала, было сделано, чтобы она полюбила меня? Ты не знаешь. Она тебе не сказала.

Ее лицо не дрогнуло. Бледные черты приняли заученное заинтересованное выражение, но маслянистые глаза с бурыми крапинками смотрели по-змеиному.

– Ну, так просвети меня.

– Погоди. Не хочу, чтобы это прошло мимо… Харри?

– Это показалось мне милым. Давай скорее, Гидеон, у нас реально нет времени.

– Я уже говорила. Ты ей не нравишься. Просто ей нравятся кости. Она отдала свое сердце трупу, когда ей было десять лет. Она влюблена в замороженный музейный экспонат из Запертой гробницы. Ты бы видела ее лицо, когда она рассказывала мне об этой ледяной телочке. Я сразу все поняла. На меня она никогда так не смотрела. Она не может полюбить меня, даже если предположить, что я этого хочу. Она не может полюбить тебя. Она даже попытаться не хочет.

Она начала слишком осторожно:

– Ой, как будто… – но я перебила ее:

– Вот только не начинай все эти «му-а-ха-ха, я просто играла с ней». Не поверю. Твой план провалился, Тридентариус. Ты заразилась. Я знаю симптомы нонагесимита. Тебе вкололи слишком большую дозу витамина Х.

Ианта поскребла лоб костяной рукой.

– Про труп – правда? – спросила она с не очень натуральным безразличием.