Тэмсин Мьюир - Харроу из Девятого дома [litres]

Но снег и кровавый лед оказались меньшими из изменений, пришедших в дом Ханаанский.

Ортус сунул рапиру в ножны – скорее осторожно, чем изящно, – и спросил:

– Как продвигаются приготовления, госпожа?

Абигейл сказала одновременно с ним:

– Харроу, не стоит передвигаться в одиночестве.

– Куинн и Диас сопровождали меня до конца коридора. Мы наложили все заклинания, – сказала она. Харроу не утруждала себя шарфами и постоянно жалела об этом. Губы у нее потрескались, краска на лице – тоже, как бы сильно она ни пудрилась. В результате священный череп напоминал старую фреску.

– Независимо от их эффективности, что-то они нам да скажут. Если Спящий заденет их при движении – одно, если не заденет – то другое.

– Вы не пытались передвигать саркофаг? – сказал ее рыцарь с крошечной долей надежды в голосе.

– Пыталась, разумеется, – сказала Харроу, и он передернулся и закрыл глаза, – без толку. Его невозможно сдвинуть с места. Диас попыталась поддеть панели, чтобы прикинуть размер саркофага, но он больше всего похож на колонну. Не то чтобы я сильно надеялась просто выкинуть его в океан, но признаю, что я в некотором затруднении.

– Госпожа, вы могли разбудить его.

– И это тоже дало бы мне информацию.

– Я бы не хотел, чтобы вы так вольно обращались со своей собственной жизнью.

– Ты предпочел бы, чтобы я вольно обращалась с твоей? – Харрохак вовсе не хотела говорить гадости. Она вообще думала, что это его подбодрит. Но темные глаза Ортуса вдруг застыли, как будто их сковал заоконный холод, уголки рта опустились, и он тихо сказал:

– За этим я здесь.

– Ты ненавидишь лабораторию. Ты умираешь там от страха. Ты умолял не брать тебя туда.

– Да.

– Тогда не ной, когда все делается так, как ты хочешь, – отрезала Харроу, и оба рассердились. Она знала, что он зол – потому что разговор пошел не по его тщательно продуманному плану. Она знала, что зла сама – потому что каждый раз, когда она пыталась чуть-чуть смягчить остроту своего языка, он парировал ее уколы. Эти разговоры были почти невозможны для Запертой гробницы, но после приезда в дом Ханаанский она начала их… ждать. Она не стала как-то замедлять этот поток, просто спросила:

– Мы договорились? Все ясно?

– Кристально, – грустно сказал ее рыцарь.

Абигейл делала вид, что очень занята, как умеют только в Пятом доме. Харрохак начинала понимать, что отпрыск Пятого дома сумеет вежливо сказаться занятым даже во время убийства. Или оргии. Теперь она коротко сказала:

– Хорошо, Харроу, что ты пришла. Мне хотелось бы обсудить, что будет дальше.

Она села за стол и отбросила густые, тщательно причесанные блестящие темные волосы за спину. Абигейл Пент выглядела бы достойно даже при землетрясении, пожаре или наводнении.

– Ты говоришь об органах, – предположила Харрохак.

– Да. Они… неприятны, – сказала Пент.

Снег прекратился. Розоватый потрескивающий лед лег на древние стекла, образовав вишневого цвета узоры, похожие на миниатюрные папоротники. В трещинах пола и среди мертвых трав за ними наросли скользкие толстые трубки свежего ярко-розового цвета с красными прожилками под прозрачным верхним слоем. Время от времени в них плавали туда-сюда черные комья, похожие на испуганных рыб. Если кто-то вскрывал такую трубку, она изрыгала поток грязной воды, а потом рана затягивалась на глазах. Стало так холодно, что за несколько часов это вещество должно было замерзнуть, превратившись в бурое облако с туманной скользкой поверхностью.

Трубки были не одинаковы. То и дело они вспучивались или начинали падать завесой со стен или потолка, в их плоти прятались беловатые блестящие пузырьки. Выжившие обитатели дома Ханаанского, даже Харроу, единодушно согласились с Дульси Септимус, которая объявила эти штуки «абсолютно ужасными. Полным дерьмом».

Абигейл серьезно смотрела на Харроу. Руки она прятала в огромных шерстяных перчатках мужа.

– Преподобная дочь, мы рассчитываем на тебя.

На Харрохак и раньше рассчитывали, хотя обычно так поступали люди не моложе семидесяти. Руки в перчатках она не вынимала из карманов, сгибала и разгибала пальцы и ждала. Историк Пятого дома продолжила:

– Моя некромантическая специализация необычна, мое общее образование довольно поверхностно. У меня нет особых амбиций в этой области. Я могу командовать скелетом, но не могу поднять его. Я могу сделать сухожилие, мускул или зарастить кожу, но я не представляю, как превратить их в оружие. Что же до герцогини Септимус…

Если честно, Дульсинея Септимус представляла собой медицинское чудо. По ее собственным словам, ее легкие представляли собой догорающие очаги воспаления – перед самой поездкой в Первый дом она подхватила очередную пневмонию. Холод должен был давно похоронить ее в глубоком алом снегу. Но на вид она была довольно здоровой, если не считать редких приступов кашля. Харрохак склонялась к тому, чтобы объявить ее ипохондричкой, каких свет не видывал, если бы сама Септимус не повторяла:

– Я всегда говорю, что воображать болезнь – самый верный способ заболеть.

Она с надеждой твердила это, пока рыцарь пытался напоить ее зловонной микстурой с ложки.

– Она давно должна выйти из строя, – сказала Абигейл. – Удивительно, что этого еще не произошло. Но магия плоти поддерживает ее изнутри. Она рассказывала, что главный страж Шестого дома научил ее, хотя они были детьми… черт его знает, каким он был в девять лет… и что она забросила все остальные уроки после этого. Ты, лейтенант и Протесилай из Седьмого дома составляете нашу ударную силу.

Харрохак очень постаралась не смотреть на своего рыцаря и не видеть, как он воспринял это заявление. Он страстно возненавидел героического рыцаря Седьмого дома. Что ж, хорошо, что у него появилось хобби.

– Если температура упадет еще сильнее, – сказала она, – я могу стать… менее полезной. Я экспериментировала с нагреванием костного мозга, не дающим ему замерзать… насколько мне известно, я только что изобрела это искусство. Но это невероятно сложно, как ни тяжело мне это признавать.

– Черт, – тихо сказала некромантка Пятого дома, – черт, черт. Я об этом даже не подумала. То есть это чудесно, обязательно расскажешь мне все подробности, но… черт!

Харрохак сунула руки в перчатках под мышки и сказала:

– Это превентивная мера. Пока что я еще в строю, если температура не упадет.

– Тогда время работает против нас, – сказал Ортус.

– Время всегда работает против нас, – ответила Абигейл.

– Время… время, – послышалось от двери, – время ничего не значит, в отличие от мастерства. Этот храм простоял десять тысяч лет, и лишь самые неуклюжие из лап времени смогли его задеть. Но его создатель был мастером, перед которым расступается даже Река. Время ничего не значит для вечного царя.