Владимир Кощеев - Темный адепт

— Он уже проповедует? — не скрывая удивления, спросил я.

Демон кивнул, с легкой усмешкой наблюдая, как языки огня в бессилии лижут покрывшиеся чешуей пальцы.

— Толковый малый, — согласился он. — И прекрасно понимает, за чей счет он живет на этой земле. Пару историй о тебе ему уже, похоже, поведали в деталях, так что брат Курт собрал слушателей и на пальцах рассказывает о том, каким должен быть благородный человек.

— Вот как? И каким же?

Мне действительно стало интересно. Критика власти, по крайней мере в Крэланде, мягко говоря, не приветствовалась. Любители покричать на площади о том, что аристократ плохой, быстро оказывались либо в застенках, либо сразу на той же площади, но уже на дыбе. Так что нужно иметь достаточно стальные нервы, чтобы вот так, не разобравшись, заняться просветительской деятельностью среди лояльных к своему правителю подданных.

— Аристократы отвечают перед королем за благополучие каждого человека на вверенной им земле, — молитвенно сложив руки, неожиданно мягким и вкрадчивым голосом процитировал Ченгер. — Те же, кто своим долгом пренебрегает, впоследствии раскаиваются перед Райогом. Им дано право судить и решать, как вы станете жить в этом мире, но они же и обязаны следить, чтобы на их земле все было хорошо. И чем лучше служит своим людям и королю аристократ, тем достойнее станет его награда у создателя.

Я кивнул, больше удивляясь сказанному, чем актерским навыкам демона. Если закрыть глаза и просто слушать, покажется, будто передо мной не Ченгер сидит, а сам брат Курт.

— Так что за верность своих людишек можешь не переживать, — вновь став самим собой, махнул рукой он. — Там все в полном порядке. Хотя, конечно, женщин стоило бы привести побольше. А то я так скоро уже всех осчастливлю своим присутствием в их серой и скучной жизни.

Я пропустил это мимо ушей. Ну нравится ему хвастать своими постельными подвигами, его дело. Я-то знаю, что замужних и уже сговоренных девок он обходит третьей дорогой, чтобы не создавать проблем в первую очередь мне. А если все по согласию, да к общему удовольствию, то и осуждать в этом нечего. Не аристократки, девственность беречь не требуется.

— А еще, — заметив, что я никак не отреагировал на его хвастанье, продолжил Ченгер, — скоро дождь кончится, и можно будет продолжать путь.

Договорив, он вновь исчез в одно мгновение, будто никогда и не сидел на лавке. А через несколько секунд, хлюпая подошвами по раскисшей земле, в пещеру вошел Густав, неся в руках отмытую посуду.

— Ваша милость, там уже видно чистое небо, скоро можно будет продолжить путь, — сообщил он, и я кивнул в ответ.

Деревня Большая, трактир «Старый воин».

— Ваша милость, как только дождь прекратится, мы сможем продолжить путь, — сообщил воин в промокшей накидке с цветами Черноземья. — Отдохните, ваша милость.

Трактир смотрелся неказисто, а занявшие в нем почти все места крестьяне и торговцы не выглядели хоть сколько-нибудь благожелательно. Но о другом обществе в захолустье оставалось только мечтать.

Оглядев зал, душный и пропахший потом и топленым салом, младшая дочь барона Черноземья вздохнула, придерживая юбки кончиками пальцев.

Пол оказался настолько грязным, что даже наступать на него было противно. А уж от мысли, что придется сесть за покрытый черными пятнами стол, и вовсе кружилась голова. Но будущая баронесса фон Ней, отправленная на встречу со своим женихом, бароном соседнего графства, старалась не слишком кривить лицо — аристократу не пристало демонстрировать свои эмоции.

Меж тем Олаф, молодой и симпатичный слуга, приставленный бароном к дочери, уже подошел к хозяину заведения и, склонившись через стойку, обсуждал будущий обед, которым трактирщик будет кормить ее милость и пришедших с ней воинов и слуг.

Кортеж насчитывал всего два десятка человек, из которых только пятнадцать представляли дружинников. Баронессе требовалась свита, а потому с ней в качестве сопровождения ехала старая кормилица и еще трое слуг.

Ах, Олаф! Как же жаль, что ты простолюдин. С такой красотой и достоинством, какое не у каждого благородного встретишь, ты мог бы стать прекрасной партией. Но, увы, дочери аристократов не имеют права выбирать себе мужа по сердцу.

Отец сосватал дочурку в другое графство, так как в Огонвеже не нашлось подходящего варианта. Новый граф, назначенный его величеством Равеном Вторым, не имел сыновей, а со Шварцмарктами случилась какая-то жуткая история с переворотом. И, говорят, теперь там всем заправляет бастард погибшего барона. Как это мерзко!

Старый хозяин Чернотопья не только изменил собственной супруге, одобренной его величеством, но и додумался признать ублюдка. Одна лишь мысль о том, что в высшем обществе родного графства можно оказаться в одном помещении с таким отвратительным плодом неблагородной любви, баронессу бросало в дрожь.

Меж тем Олаф закончил говорить с трактирщиком, и грузный хозяин, размахивая толстыми руками, принялся отдавать распоряжения. Работники заметались по залу, быстро убирая свободный грязный стол и сменяя его новеньким откуда-то из кладовки, красивым, с резными ножками, накрыли его чистой скатертью.

Олаф подошел к своей хозяйке и, низко поклонившись, указал в сторону сервируемого места.

— Ваша милость, разрешите сопроводить вас к столу, — низкий, с легкой хрипотцой голос слуги в очередной раз заставил баронессу почувствовать, как сковало дыхание, а кончики пальцев свело судорогой — так хотелось дотронуться до красивых золотых волос на голове Олафа.

Но она держала себя в руках и позволила себе лишь кивнуть.

Олаф был молод, высок, широкоплеч, просто нечеловечески прекрасен, и служил у отца учителем этикета и танцев. Немудрено, что девушка быстро потеряла голову, сразу же безоговорочно влюбившись в мужчину, так отличающегося от всех, кто встречался ей раньше на землях Черноземья.

Лавки убрали, заменив удобными креслами, набитыми конским волосом. Девушка мягко опустилась на сидение, а слуга придвинул ей стул, чтобы госпожа не утруждалась. Госпожа — так Олаф обращался к ней только наедине, и при этом говорил с таким придыханием, что у баронессы сердце кровью обливалось.

Ну почему жизнь так жестока! Если бы она не родилась в семье барона, они могли бы быть счастливы. Но нет, она аристократка, и потому их чувствам — конечно же, взаимным! — не суждено зайти дальше позволенного между учителем и ученицей.

Народ в трактире, первое время открыто пялившийся на гостью, быстро потерял к ней интерес. Сопливая благородная девка, преисполненная собственной гордости, но смотрящая при этом на простых людей, как на дерьмо. Таких в Большой уже повидали достаточно.