Сергей Извольский - Восточный пакт [СИ litres]

С подобной моделью оружия я раньше не сталкивался – ни в реальности, ни на Арене. Но все было интуитивно просто и понятно, причем подкреплено простыми пиктограммами. Так что, не удержавшись, в несколько движений быстро собрал штурмовую винтовку, резким жестом вогнав пустой магазин, машинально дернув рукоять затвора. Поднявшись на ноги, покачал в руках оружие, после взял автомат наизготовку и замер, любуясь простой в своем совершенстве конструкцией. Примерившись к прицелу, удовлетворенно хмыкнул. Опять же не удержавшись, машинально прошептал первые слова молитвы Хартмана.

– Что? – краем уха услышав, поинтересовался вдруг Андре, отвлекаясь от вопроса Эльвиры.

Я хотел было отмахнуться, мол «да ничего», но с Андре такие вещи не проходят. Поэтому повторил громче, немного жалея, что невольно привлек внимание:

– Это – моя винтовка. Таких винтовок много, но эта – моя.

Глаза Андре расширились – кому, как не стрелковому инструктору, понимать смысл подобных слов. Почувствовав повышенное внимание Андре, ко мне обернулись и остальные. Я под перекрестными и частично недоуменными взглядами почувствовал бесшабашное веселье и решил не останавливаться. Заговорил по памяти, дополняя импровизацией:

– Моя винтовка – больше, чем оружие. Это человек, такой же как я. Я должен научиться владеть ею так же, как владею своей жизнью. Без меня моя винтовка бесполезна. Без моей винтовки бесполезен я. Мы с моей винтовкой знаем, что эффективный огонь – точный огонь. Побеждает не тот, кто стреляет первым, а тот, кто первый попадает. Поэтому я должен стрелять из винтовки метко. Должен стрелять точнее, чем враг, который пытается попасть в меня.

Моя винтовка – мой лучший друг. Она – моя жизнь. Я и моя винтовка знаем, что счет ведется не на количество выстрелов, а на количество убитых…

Не прекращая говорить, я сделал контрольный холостой спуск, извлек магазин, оттянул рукоятку затвора, зафиксировав ее в специальной выемке, отжал замыкатель ствола и мягко повернул его. Опустившись на колено, отделил ствол и положил его в специальную выемку в контейнере.

– …Я и моя винтовка, мы станем частью друг друга. И мы будем убивать.

В несколько движений я извлек из ложи ствольную коробку, укладывая модули на предназначенные места, и закрыл крышку, поднимаясь.

– Перед Господом я повторяю этот символ веры моей. Amen, – закончил я, выпрямляясь и демонстрируя интернациональное приветствие ладонь в кулак.

Наверно, тишина стояла не меньше минуты. Хм, «Amen», наверное, оказалось немного лишним. Осматривая присутствующих, я отметил, что Илья, Наденька и Модест настороженно молчат просто потому, что остальные молчат. Зато Эльвира, Андре и Валера – судя по напряженным взглядам, слишком уж серьезно прочувствовали смысловой посыл.

Странно, я вроде ничего такого и не сказал. Так, на память озвученная легкая версия из американской массовой культуры, сдобренная парой стрелковых аксиом от инструкторов ЦСН ФСБ моего мира. Но вдруг понял причину: в этом-то все и дело. Мы с ними из разных миров, причем абсолютно отличающихся по ментальности. Здесь не было страшной Второй мировой, результат которой зависел от больших батальонов миллионных армий. Здесь Первая (для меня, для них – единственная) мировая – призрак давно минувших дней, как былины. Сейчас война здесь – локальное дело небольшой группы профессионалов. Поэтому в моих словах – причем в скрытой насмешке фатализма, с которой я читал молитву, вся троица прочувствовала что-то откровенно для себя чуждое.

– Прелестно. Просто прелестно, – произнес с искусственной улыбкой Андре. Я в ответ только чуть голову склонил. Да, если их с американской версии армейского фольклора так проняло, что было бы, если б я им из русского что задвинул, страшно представить.

– Программа тренировок есть, можете приступать, – вместо прощания произнес ставший задумчивым Андре и вышел из аудитории. Мы еще постояли немного, пообщались на отвлеченные темы, похватали контейнеры и, покатив их за собой, тоже двинулись на выход.

Я покидал аудиторию последний и не сильно торопился. А в коридоре меня, как оказалось, уже ждали. Я понял это, почувствовав чужое внимание, сдобренное ненавистью, злобой, отчаянием и даже завистью. Обернувшись по эху эмоций, увидел, как от стены поодаль отлепился Аверьянов и торопливо пошагал в мою сторону.

За его приближением я наблюдал, в ожидании чуть склонив голову. Мне было по-настоящему интересно, зачем изгнанный из клана повелитель воздушной стихии так долго ждал меня и что ему вообще сейчас нужно. Подойдя близко, Аверьянов остановился и, сжимая-разжимая кулаки, уставился на меня горящим ненавистью взглядом. Прошло несколько мгновений, а он все еще молчал, продолжая поедать меня глазами.

– Чего хотел-то? – небрежно поинтересовался я, нарушая надрыв момента. Аверьянов от моего вопроса вздрогнул, а лицо его перекосило гримасой.

– Ты смеешь спрашивать, что я хотел? – прошипел он. – Ты разрушил мою жизнь!

А, ну да. Его же забрал Мустафа и повязал на передаче веществ, а сейчас бывший одаренный стал послушной собачкой на поводке конторы. Печальная история, но почему-то я ему совсем не сочувствую.

– Брось, я только последний гвоздь вбил, остальное ты сам, – покачал я головой, категорически не признавая обвинения. – Ты же не ругаешь молоток, когда себе по пальцу попадаешь…

Хм. Судя по всему, ругает. Причем не дежурно – как это многие делают, просто чтобы пар сбросить, а будучи абсолютно уверенным именно в виновности молотка. Тяжелый случай.

Возникла тягучая пауза, во время которой Аверьянов демонстративно и угрожающе сопел, а я думал о том, что совершил ошибку, не уничтожив или даже не прибив его насовсем. Оглянувшись по сторонам, я посмотрел, что рядом никого нет, и жестом поманил Аверьянова поближе. Когда он подошел почти вплотную, я доверительно ему сообщил на ухо:

– Дружище, да мне насрать и на тебя, и на твою жизнь. Так хотел-то чего?

– Верни мне перстень! – отшатнувшись, свистящим шепотом произнес побагровевший Аверьянов.

Блин, перстень же его еще у меня, я и забыл совсем!

Отойдя на шаг, я оценивающе глянул на Аверьянова. Он смотрел на меня с такой нескрываемой ненавистью, что ясно – будь у него возможность, прикончил бы меня прямо сейчас. Да, дела. Глупый и лишенный воображения человек – часто самый опасный противник. Действия профессионалов с холодным сердцем можно хотя бы предсказать, а такие товарищи опасны именно своей непредсказуемостью.

– Сегодня у меня много дел. Завтра, в двадцать три ноль-ноль.

– Мне надо сегодня!

– Тебе еще раз сказать, как мне важны твои желания? – поинтересовался я и смахивающим жестом попрощался с ним: – Давай, до свидания.