Ричард Бэккер - Нечестивый Консульт [litres]

Ветер омывал его исполосованную кожу и развевал косматую гриву его волос. Всё сущее гремело и завывало, укутанное непроглядными завесами пыли и поглощённое тьмой. Небеса являли взору проблески яростного сияния, низ же представлял собою непроницаемую беспросветность – кружащуюся и кромсающую. Сам мир будто бы противостоял циклопическому круговороту. Казалось, размытые потоки овеществлённого разложения хлещут высверки Воздетого Рога.

Щурясь в яростных порывах ветра, он продвигался вперёд, словно бы погружаясь в нутро надвигающегося Вихря. Из его свазондов струился дым, напоминающий кровь, сочащуюся из рыбьих жабр, а затем разносящуюся мутными потоками в стремительных водах.

– КЕЛЛХУС! – проревел он нечеловеческим голосом. Крик, перекрывший вопль Орды и отбросивший во все стороны облака пыли.

Вихрь продолжал расти, впитывая в себя Пелену, извлекая, вбирая и вдыхая её из чрева Орды, а затем формируя из её шлейфов огромный, пузырящийся чёрными выпуклостями столб. Существа были уже рядом.

– Я ГРЯНУ НА ТЕБЯ НЕНАВИСТЬЮ!

Мужи Ордалии по-прежнему целыми сотнями появлялись перед ним, выныривая из темноты и клубов пыли. Все они были ранены или тащили раненых на себе, а лица их под давлением ветра искажались какими-то обезьяньими гримасами, но каждый при этом был таким же живым и ярким как любое «здесь и сейчас» – каждый был серебрящейся складкой Творения.

– ГРЯНУ ГНЕВОМ И ВСЕСОКРУШАЮЩИМ ГОЛОДОМ! – ревел нечеловеческий голос.

Шрайский рыцарь показался из крутящейся и хлещущей тьмы, его некогда белое сюрко давно превратилось в лиловую тряпку. Воин стоял на месте, уже утратив способность двигаться – то ли из-за ветра, то ли в силу того, что ноги его были почти полностью занесены песком. Небеса превратились в пыточное колесо, выворачивающее наружу нутро, и человек застыл, выглядя так, будто изо всех сил пытается что-то прочесть. Губы его шевелились. За ним – там, где всё сущее тонуло во мраке, всюду кишели мерзостные массы, рвущие на части трепыхающихся мужей Ордалии – всех и каждого. То ли не замечая этого, то ли не обращая на происходящее никакого внимания, рыцарь Бивня продолжал стоять всё так же бездвижно, до тех пор пока лавина нечеловеческих тварей не хлынула на него.

Когда первые бледнокожие фигуры бросились в сторону Найюра, тот захохотал и продолжал смеяться даже тогда, когда вопящие, бледные, как рыбье мясо, массы хлынули прямо на звук этого смеха – тысячи вослед беснующимся тысячам. Он хохотал и плевался.

– МОЯ ГРУДЬ СТАЛА ТОПКОЙ, А СЕРДЦЕ ПЫЛАЮЩИМ УГЛЁМ!

Казалось, весь Мир без остатка заполонили визжащие, белёсые или же замаранные грязью формы – чудовищная волна, поглощающая всех ковылявших перед нею беглецов и превращающая каждого из них в трясущийся и трепыхающийся под этим свирепым напором цветок. А позади наводнения воздвигался Вихрь – исполинская пузатая воронка, вырастающая и постепенно отделяющаяся от гигантских, курящихся пыльными столбами завес.

– МОИ МЫСЛИ ПОЛЫХАЮТ, КАК ПРОМАСЛЕННЫЙ ЛЁН! ТАК БЫСТРО! И ТАК ГЛУБОКО!

Нагой и безоружный Найюр урс Скиота, неистовейший из людей, хохоча, шагал прямо в чрево Орды Мог-Фарау…

И она разделилась… не из-за дыма, источаемого его бесчисленными свазондами, и не из-за ядовито-алого свечения, которым налились его некогда бирюзовые глаза, и даже не из-за тёмного марева – видения четырёх рогов, вздымающегося у него над головою. Не столько шранки сходили с его объятого Адом пути, сколько сама Орда уступала ему дорогу. Мерзкие существа продолжали всё так же визжать, потрясать конечностями и нестись со всех ног, только они теперь делали всё это в стороне от него.

Найюр урс Скиота же, хохоча, надсмехался над ними и плевался огнём.

– АНАСУРИМБОР! – ревел он нечеловеческим голосом. – УСЛЫШЬ МЕНЯ, ЛЖЕЦ!

С каждым сделанным им шагом визжащая толпа расступалась перед ним, и посему он шёл, разделяя Орду надвое какой-то незримой и не оставляющей следов сущностью.

Порывы ветра начали изжёвывать его нагую кожу.

– Я ЗАБЕРУ СВОЮ ДОЛЮ! СВОЮ ДОБЫЧУ!

Казалось чистым безумием одновременно взирать на столько итераций одной и той же вещи, тем более такой мерзкой, как шранки – целые их поля, целые равнины неестественно прекрасных лиц, корчащихся в чудовищных гримасах. И поля за полями скрежещущих зубами пастей!

Варвар хохотал, стоя нетронутым и невредимым среди всех этих громадных и находящихся в бесконечном движении звериных стай. Он плевал на них огнём и смеялся всё громче, в то время как существа пинались и безжалостно топтали друг друга.

– ТЫ БУДЕШЬ СТРАДАТЬ ТАК, КАК ДО ТЕБЯ НЕ СТРАДАЛ НИ ОДИН ИЗ СЫНОВ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ! – гремел он, обращаясь к чёрной воронке, подпирающей небеса. Глаза его теперь испускали клинья алого сияния.

И тут в самом сердце Вихря он разглядел это – некий проблеск, намекающий на присутствие чёрной, мерцающей драгоценности. Запрокинув лицо, он воздел к небесам руки – иссечённые шрамами и курящиеся инфернальными дымами.

– ВСЯКОЕ СУЩЕЕ В КОНЦЕ КОНЦОВ НИЗВЕРГНЕТСЯ В ЯМУ КАК ЛАКОМСТВО!

Порывы ветра уже начали, словно наждак, скрести его кожу. Из свазондов вовсю сочилась кровь. Дым заструился из тысячи разрезов, возникших на его теле.

А Не-Бог шествовал… шествовал прямо к нему.

– АНАСУРИМБОР, – ревел он голосом, налитым чудовищной яростью. – ЯВИСЬ ПРЕДО МНОЮ!

И миллион глоток ответили:

– СКАЖИ МНЕ…

Вихрь запятнал весь лик Творения, по мере своего продвижения швыряя тела наружу и засасывая их вверх. Миллион губительных игл соскребали шрамы с его кожи, превращая наветренные участки тела в полосы живого огня. И они полыхали внутри него, как горящий жир – унижения, что ему довелось претерпеть, испытанные им оскорбления и обиды! Обиды, жар которых могло унять лишь убийство!

– ЯВИСЬ МНЕ ВО ПЛОТИ, ДАБЫ Я МОГ СРАЗИТЬ ТЕБЯ!

Его кожа уже отрывалась от мяса, отслаиваясь, будто пергамент. Струящаяся из ран кровь превратилась в облако багрового тумана.

– ЧТО ТЫ ВИДИШЬ?

И, наконец, порывы ветра, просто содрав с него внешние пласты и пожрав их, явили взору его пылающее нутро. С полыхающей в глазах Преисподней Найюр урс Скиота воззрился в разверзшуюся над ним пустоту и увидел там… ничто.

– ЯВИСЬ! ЯВИСЬ МНЕ!

Плоть распалась. Зловещая чернота, поправ всё сущее, заставила его онеметь.

– ЧТО Я ЕСТЬ?

Трепет есть ужас сердца, ждущего отовсюду удара.

Мы трепещем, оказываясь во власти того, что превосходит наше разумение.

Трепет заполняет пустоту, оставшуюся на месте нашей собственной силы, позволяя нам надеяться и ненавидеть, как надеялись и ненавидели наши отцы, и тем самым находить прибежище в вещах, которые искреннее сердце способно постичь. Трепет позволяет душам воспрять, пребывая где-то за пределами горизонта, даёт возможность отвлечься от всех этих безумных итераций и обрести веру в то, чего невозможно увидеть . Трепет призывает нас быть теми, кем мы были и кем остаёмся – людьми, что могут убивать ради сказок.