Мэгги Стивотер - Король воронов

Нив обрадовалась гораздо меньше, чем ожидала Пайпер, но, по крайней мере, не попыталась вновь сбежать. Это был плюс; Пайпер вообще-то не хотела оставаться с демоном наедине. Не потому, что она боялась – просто в присутствии зрителей у нее прибывало энергии. Однажды Пайпер прошла опрос в интернете и узнала, что она особый тип экстраверта и, скорее всего, это навсегда.

– Нас обеих ждет новая жизнь, – заверила она Нив.

Демон наклонил голову набок и вновь пошевелил усиками. Пайпер подумала: у шершней не бывают таких больших глаз. Они напоминали огромные коричнево-черные очки. В них мрачно двигались варианты жизни и смерти.

«Что теперь?»

Пайпер сказала:

– Надо снова позвонить папе.

Было уже не 6:21.

Была то ли поздняя ночь, то ли раннее утро.

Когда Адам и Ронан приехали в пункт неотложной медицинской помощи Маунтин-Вью, они обнаружили, что в маленькой приемной никого нет, кроме Ганси. Наверху бренчала музыка, флуоресцентные лампы светили бездушно и невинно. Брюки Ганси были запачканы кровью, и он сидел, опустив голову на руки – то ли спал, то ли горевал. На противоположной стене висел написанный маслом вид Генриетты, с картины капала вода: таков, видимо, был мир, в котором они сейчас жили. В какое-нибудь другое время Адам, возможно, попытался бы понять, что означает этот знак, но сегодня его мозг и без того до краев переполняла информация. Его рука перестала дергаться теперь, когда Кабесуотер вновь обрел некоторую силу, но Адам не питал иллюзий: он знал, что опасность не минула.

– Эй, слабак, – сказал Ронан, обращаясь к Ганси. – Ты чего ревешь?

Он потолкал его ногу.

– Жопа. Ты спишь?

Ганси поднял голову и посмотрел на Адама и Ронана. На подбородке у него было маленькое пятнышко крови. Он глядел на друзей внимательнее, чем ожидал Адам, – и внимание еще обострилось, когда Ганси заметил грязную одежду Ронана.

– Где вы были?

– В Кабесуотере, – ответил Ронан.

– Кабе… а она что тут делает? – Ганси только теперь заметил Девочку-Сироту, которая неуклюже вошла вслед за Адамом.

Она с трудом шагала в резиновых сапогах, которые Ронан извлек из багажника «БМВ». Они были ей слишком велики и, разумеется, по форме совершенно не годились для копыт, но отчасти именно этого эффекта они и добивались.

– Какой был смысл тратить полдня на то, чтобы увезти ее отсюда, если вы взяли и привезли ее обратно?!

– Спокойно, чувак, – сказал Ронан, подняв бровь. – Мы потратили только два часа.

Ганси парировал:

– Может быть, для тебя два часа ничего не значат, но некоторые ходят в школу, и это всё наше свободное время.

– Как скажешь, папочка.

– Знаешь что? – произнес Ганси, вставая. В его голосе слышалось нечто незнакомое – звук оттянутой тетивы. – Если ты еще хоть раз так меня назовешь…

– Как там Блу? – перебил Адам.

Он уже догадался, что она жива, иначе Ганси не пришло бы в голову ссориться с Ронаном. Более того, он предположил, что всё не так страшно, иначе бы Ганси начал с диагноза.

Выражение лица у Ганси по-прежнему было острым и блестящим.

– Она не лишится глаза.

– Не лишится глаза, – эхом повторил Адам.

– Сейчас ей накладывают швы.

– Швы, – эхом повторил Ронан.

Ганси сказал:

– Вы думаете, я запаниковал на пустом месте? Я же говорил: Ной одержим.

Одержим. Типа одержим дьяволом. Как рука Адама. Связав воедино мерцающую черноту в Кабесуотере и жестокий результат одержимости Ноя, Адам начал догадываться, на что, возможно, была бы способна его собственная рука, если бы не помощь Кабесуотера. Одна часть души требовала рассказать об этом Ганси, но другая часть не могла забыть мучительный вопль друга в ту минуту, когда Адам заключил сделку с Кабесуотером. Адам сомневался, что Ганси скажет: «Я же предупреждал», но он знал, что Ганси вправе так сказать – и это было еще хуже. В голове Адама всегда звучал самый пессимистичный голос.

С ума сойти, Ронан и Ганси продолжали ссориться. Адам включился, когда Ронан сказал:

– Да ладно… какое мне дело, позвал Генри Чень меня на вечеринку или нет?!

– Но тебя позвал я, – заметил Ганси. – Не Генри. Ему всё равно, а мне нет.

– А, – произнес Ронан недобрым тоном.

– Ронан, – сказал Адам.

Ганси потрогал кровавое пятно у себя на брюках.

– А вы поперлись в Кабесуотер. Вы могли погибнуть там, а я даже не знал бы, где вы, потому что ты не удосуживаешься отвечать на звонки. Помнишь гобелен, о котором рассказывал Мэлори, когда приезжал сюда? Тот, на котором женщины с лицом Блу? Ну конечно, ты, Адам, его помнишь, ведь ты вызвал тех кошмарных женщин в Кабесуотере. Когда Ной прекратил, Блу выглядела именно так.

Ганси поднял руки, ладонями наружу.

– Ее руки были сплошь в крови. В ее собственной крови. Это ты, Ронан, сказал мне: «Что-то начинается». Несколько месяцев назад. И теперь не время бунтовать. Иначе кого-нибудь убьют. Больше никакого баловства. Ничего, кроме правды. Мы должны пройти это вместе, чем бы ЭТО ни было.

Возразить было нечего; это всё было несомненной истиной. Адам мог бы сказать, что он бесчисленное количество раз ездил в Кабесуотер, чтобы поправить силовую линию, и не думал, что сегодняшний случай чем-то отличается от остальных. Но нет, он прекрасно знал, что в лесу что-то не так, и тем не менее продолжил.

Девочка-Сирота опрокинула вешалку за дверью и от шума ускакала прочь.

– Хватит ерундой заниматься, – огрызнулся Ронан.

Как ни странно, если он срывался, это значило, что ссора окончена.

– Убери руки в карманы!

Девочка прошипела что-то на незнакомом языке – это был не английский и не латынь. Здесь, в самом обычном помещении, становилось особенно ясно, что она была создана по правилам иного мира. Старомодный свитер, огромные черные глаза, изящные ножки с копытами, скрытыми в сапогах. Просто не верилось, что Ронан принес ее из снов, но в другие его нездешние изобретения тоже верилось с трудом. Теперь было вполне очевидно, что они уже некоторое время существовали в мире, где присутствие демона не казалось невероятным.

Все резко подняли головы, когда дверь в дальней стене открылась. Блу и Мора вышли в приемную, а медсестра начала что-то искать в столе. Все взгляды немедленно устремились на Блу.

На правой брови у нее были два заметных шва, которые стягивали промытые края глубокой раны, спускавшейся на щеку. Небольшие царапины по обе стороны раны красноречиво говорили о пальцах, впившихся в плоть. Правый глаз был прищурен, почти закрыт, но, по крайней мере, он никуда не делся. Адам сразу понял, что Блу больно.

Он понял, что ему не всё равно, поскольку при взгляде на ее рану Адам ощутил неприятное покалывание в животе. Мысль о чужой жестокости скребла душу, словно кто-то провел ногтями по школьной доске.