Мэтью Стовер - Кейн Черный Нож [ЛП]

Не на пути в Бодекен. Не на этой реке. Моей реке.

Чертовски удивительно, сколько знакомого мне народа умерло здесь. А я едва могу припомнить имена. Рабебел, Стелтон, тот сомнительный липканский жрец Дал'каннита... Преторнио. Вообще не думал о них, о любом из них, почти двадцать лет. Лирри. Кесс Раман. Джеш Выдра. Прочие. Дюжины прочих. Тридцать пять? Тридцать шесть?

Ни за что не смогу припомнить. Не думал, что это станет важным, а вот как оборачивается.

Там, на Земле, я мог бы за минуту отыскать в библиотеке кубик и просмотреть всё шоу целиком. Но не думаю, что стал бы.

Не думаю, что решился бы.

После отставки - в плохие дни, те семь лет, когда мои ноги плохо работали и вечной фоновой музыкой жизни была мысль о ближайшем туалете, ведь я не мог предсказать, когда обгажусь - я иногда просматривал былые Приключения. Старые Приключения Кейна. Лишь в самые плохие дни. В дурные ночи, когда сраное болото, в которое я превратил свою жизнь, булькало и засасывало меня. Но никогда я не касался этого кубика.

Не было нужды. Нужно было лишь перестать сдерживать память.

Но я так и продолжал держать это внутри. Держать глубоко внутри. Даже не знаю, почему. Они все, мать их так, померли. Каждый из них. Померли в Бодекенской пустоши. Безымянные трупы в пустынной пыли. Оставленные канюкам, воронам и хошоям.

Оставленные Черным Ножам.

И если бы кто-то выпустил их из пекла и дал взглянуть на треклятое место гибели, потрясение поубивало бы их снова.

Засыпанные гравием складки пустошей превратились в опрятные поля маиса и бобов, повсюду мудро расположенные пруды и ровные линии ветроломов - осины и березы. Там, где местность была слишком пересеченной для посевов, холмы унизали террасами виноградников: длинные шпалеры извилистых лоз с отстающей корой, кисти пурпурных, алых и зеленых ягод - их аромат я смог уловить даже с реки. Обновилась сама река: обмелела от недавних хитроумных работ мелиораторов, широкие изгибы питают обширную сеть канав, запруд и резервуаров, принесших в пустоши жизнь. И почему-то я не мог поверить, что это к лучшему.

Волнуемая ветром зелень казалась мне чем-то несерьезным.

Старый Бодекен был именно что - старым. Время обтесало его в нужную форму. Суровую, изрезанную, истерзанную существованием. Мрачные серые челюсти, вцепившиеся в мягкую задницу жизни.

Мне так нравилось больше.

Лишь река была переменой, которая меня не удивила. В любой миг я мог воскресить в уме рождение реки, отчетливо, как ясный сон. Как и бывает в миг рождения, река была уродлива. Согнанная приливом груда боли и ужаса. Ураган крови.

Такого веселья я не испытывал очень, очень давно.

Я опустил голову, пока пароходик пыхтел, пробиваясь сквозь стремнину у Пуртинова Брода. Не хотел увидеть Ад.

Я знал, что он там. Засветло, когда воздух был чистым, я видел Шпиль уже два дня.

Но я не поднимал голову, пока проплывали на юг доки и склады, и ряды опрятных белокирпичных домиков под черепицей крыш, и отлично распланированные площади, на которых доминировали серые хриллианские комендатуры; пока холодные тени высоких мостов омывали корабль от носа до кормы. Арки мостов были такими низкими, что я чувствовал запах мыльного раствора, которым кто-то усердно чистил камень.

Я состроил рожу, и пыль потрескалась на щеках. Когда я облизал губы, на них был вкус отверстой могилы.

Что это было - суеверие? Страха я не ощущал. Ничего такого, что люди зовут "посттравматическим стресс-синдромом". Уверен, позволь я, каждая секунда "Отступления из Бодекена" ожила бы в мозгу, словно всё случилось заново. Но не это меня пугало. Нечто противоположное.

Это место сотворило меня. Я пришел сюда, будучи никем и ничем. А ушел легендой, которой так желал быть.

Всё, мною сделанное, меня преследует. Словно злой двойник, призрак, прошлое подкрадывается и душит меня во сне. Когда вас во снах преследует монстр, вы спасаетесь, встав к нему лицом и назвав его имя. Открыв имя чудовища, вы лишаете его силы. Но я не сплю. И я уже знаю имя монстра.

Его зовут Кейн.

Отец говорил, что вы не можете контролировать последствия своих действий. Не можете даже предсказать их. Вы можете только делать самое лучшее, на что способны. Имеет значение лишь отражение в зеркале: вы должны быть довольны тем, что видите.

Не могу вспомнить последний раз, когда мне нравилось отражение в зеркале.

Был один писатель на Земле двадцатого столетия, он сказал: "Грех - то, что рождает дурное послевкусие". Все дела, что я наворотил здесь, всё, что я...

Может, потому во рту привкус разрытой могилы. Может, потому на шее повис кирпич, не давая поднять голову. Может, это и есть стыд.

Может, потому я не могу подобрать нужное слово.

Никогда не претендовал на роль доброго человека. В жизни я совершил много дурных, очень дурных дел. Если вы верите в Ад, вы верите, что Ад создан как раз для подобных мне.

Вполне верно. Я был на пути.

На пути назад.

Через некоторое время я оттолкнулся от поручня и ушел в каюту, собирать манатки и готовиться к сходу на берег.

Так и не поглядев на Ад.

Одно было ясно: я приехал в Бодекен не спасать Орбека. Или кого-то еще. Спасать друзей - не мой дар.

Дерьмо рано или поздно нужно разгрести. Так или иначе. Вот единственное доступное объяснение.

Единственное, о чем я могу думать.

Был еще один писатель на Земле, в начале двадцать первого столетия, деятель, которым очень восхищался мой отец. Он написал несколько книг, основанных на одной идее: если вы не можете контролировать последствия, единственное, что имеет значение - зачем вы это делаете. Поняли? Мера правильности действий есть праведное намерение. Сочинитель был религиозным типом - мормоном, не спрашивайте, кто это - и, полагаю, он воображал, что если ваше сердце праведно, Бог позаботится об остальном.

Ну, знаете ли...

Я знаком с некоторыми богами. Лучше, чем хотелось бы. Ни один не дал бы медного гроша за ваше сердце.

Пару лет назад мой приятель написал книгу, которая должна была стать историей его жизней. Или историями его жизни, как вам угодно. Всё одно. Он писал, что ваша жизнь зависит от того, как вы излагаете историю.

Если вам приятно вообразить, что я имел в душе некую благородную цель, можете себя поздравить. Если же вам кажется, что меня гнало чувство вины или личного долга, или что я наконец повзрослел и решил исправить то, что сдуру наворотил... тоже неплохо.

Это история о том, что случилось, когда я приехал в Бодекен. Что случилось. Не почему. Единственное почему: потому что я взял и решился. Решился и приехал. Вот и всё. Кто хочет узнать больше о моих потому, может бежать вперед, пока не провалится.

Резоны - это для пейзан.

Моя мертвая жена - та, что предпочла семейной жизни игру в богиню - любила говорить, что не всё вокруг меня вертится.