Екатерина Соловьёва - Вечерняя звезда [litres]

– Он мне… нравится очень. Прямо дышать забываю. Но я же понимаю, он – король, а я – кто? Обычная девчонка. Зачем я ему?

– Ты – балда. При чём тут «король» – «не король»? Больше всех он любил Герду, её папа учил его математике. И не было у них ни денег, ни титулов. А ты ему симпатична, я чувствую.

– Нет, – замотала она головой. – У нас так не принято. И «симпатична» – это вообще ни о чём. Сегодня симпатична, а завтра приедет какой-нибудь маркиз с дочкой. Вся в шелках, в кружевах. Видела я их в городе. Ручки – как у шестилетнего ребенка, сроду ничего не делали. – Она вздохнула. – Мне никогда такой не стать. А сердце будет разбито.

Мы ехали молча. В голове снова была «Сарабанда». Почему так муторно? В груди давит. Неужели я опоздала?.. Вольфрам…

Только подумала попросить кучера прибавить шагу, Лаура отвернулась от окна.

– Симона, пусть остановят…

– Что случилось?

– Как-то не по себе.

– Не заболела? Может, во дворце продуло? У них вечно сквозняки.

– Нет, не в том дело. Неспокойно что-то…

Я постучала в стенку. Карета остановилась, кучер слез с козел.

– Чего изволите, ваша светлость?

– Подождите немного, пожалуйста.

Лаура побледнела. Она хватала карты, руки её не слушались, гадальная книга падала из холодных дрожащих пальцев, кости с рунами рассыпались по полу кареты. Брызнули слёзы, рот скривился болью.

– Да что такое, Рыжик? – Если нам обеим плохо… – Виктор?!

– С ним беда… – всхлипнула она. – Я чую. Давай назад.

Кучер гнал как сумасшедший. Карету с королевским гербом и моей физиономией в окне пропустили через ворота без препятствий. Навстречу нам выбежал Ноальд.

– Симона, его величеству совсем дурно. Лекарь сказал, отравили.

– Что?!

Я снова неслась по коридорам дворца. Если так дальше пойдёт, смогу сдать норматив по лёгкой атлетике. На среднюю дистанцию в кринолине. С препятствиями.

Короля уложили в постель. Опять рубашка в крови! Кровь на подбородке. Серое лицо. Сил моих нет!

– Авторский яд, сударыня. Годринуса Робкого. – Лекарь поднёс мне окровавленный платок. – Ощущаете слабый запах глицинии?

Да меня сейчас вырвет! Откуда мне знать запах глицинии?!

– И что это значит?

– Магия, сударыня, магия. Смертельное заклинание. Отравили воду или вино.

– Противоядие есть?

Он сокрушённо покачал головой.

– Увы…

– Все вон отсюда! Ноальд и Лаура не уходите, остальные вон! Стражу на двери. Выходы перекрыть. Ищите преступника.

Я уже командую в королевском дворце.

– Ноальд, дайте кинжал.

О! Как же больно! Адский ад! И… Я, конечно, уже всё пожелала, но закрепить не помешает.

– Ты больше никогда не будешь пить вино, то есть спиртное. Кроме лекарств… В нетоксичных дозах.

Виктор ужасно закашлялся. Его лицо покрылось багровыми пятнами, белки налились кровью. Он не мог дышать, кашлял и кашлял. Почему руки ледяные? Боже… Наконец-то! Задышал. Но тут же побледнел и закрыл глаза.

– Позовите лекаря!

Лекарь осторожно тронул его запястье.

– Пульс слабый, но ритм нормальный.

– Почему глаза закрыты?

Тот придвинулся, послушал дыхание.

– Он спит, сударыня.

– Слава богу…

Мы с Лаурой сидели возле короля, лекарь дежурил в коридоре на диванчике. Ноальд пошёл управлять страной.

– Посмотри, кто его отравил, – попросила я пророчицу.

– Попробую.

Выпало что-то странное: решётка (опять! многовато решёток), мешок золота, лисица, небо и костыль. И сухая ветка.

– Ну прямо ума не приложу… – расстроилась она. – Чушь какая-то.

Вернулся Ноальд.

– Как его величество, Симона?

– Спит. Что вы об этом думаете? – Я показала ему результат гадания.

– О! Ну надо же… Я подозревал, но… – Он потёр лоб.

Мы напряжённо уставились на дворецкого. То есть на премьер-министра.

– Маркиз Бреу, сударыни. Он курирует тюрьмы. Есть основание полагать, что он наживался на снабжении заключённых и имел барыш с имущества так называемых предателей. Прозрение короля выгодно не всем. Лисица на голубом фоне – герб Бреу.

– А костыль?

– Он в прошлом году упал с лошади. До сих пор хромает.

– Ничего себе! – воскликнула пророчица. – А ветка к чему?

– Связка сухих ветвей – герб графского дома Мербер. Кристиан Мербер – его маг.

К вечеру поймали обоих. Маркиз ползал перед Ноальдом, пытаясь ухватить его ногу, умоляя о пощаде, предлагал деньги, родовые земли, любую из своих семи невинных дочерей и даже всех скопом за возможность покинуть Ордэс. Маг сохранял на бледном породистом лице выражение крайнего презрения, в том числе и к маркизу, и не проронил ни слова. Его арест стоил жизни трём стражникам и пяти гражданским, включая шестилетнего мальчика: колдун обрушил стену дома, заваливая проход. Я начала понимать тягу военных к формулировке «без суда и следствия». Но дело казнокрадов и убийц должен решать королевский суд.

Однако ждать дольше я не могла: где-то далеко страдало моё чудовище. Я подошла попрощаться со спящим Виктором, поправила его разметавшиеся волосы и поцеловала в лоб.

– Симона, какой же он красивый! Я бы смотрела и смотрела! – Пророчица села на низенькую скамеечку и положила локти на кровать. – Прямо удавить готова заразу, которой он достанется!

Влетел Ноальд, схватил с подоконника цветочный горшок без цветов и выбежал из спальни. Мы с Лаурой переглянулись. И прислушались. В малой гостиной короля переговаривались двое, слов было не разобрать.

Пророчица на цыпочках юркнула к двери и приникла ухом к замочной скважине.

– Мне не слышно! – шепнула я.

Она тихонько приоткрыла дверь.

– Пожалуйста! Они непременно должны вырасти! – с жаром убеждал кого-то Ноальд.

– Ну, не знаю…

– Уважаемый, вы же помните Герду?

– Нет, сударь, не помню. – Ответ был слишком поспешным.

– Вы тогда служили помощником главного королевского садовника. Уже можно помнить, не бойтесь.

– Уверены?

– Абсолютно.

– Ну, вроде бы…

– Эти розы, – продолжал Ноальд, – Герда подарила королю, тогда ещё принцу, перед похищением его Снежной королевой. Очень важно, чтобы они не погибли. Его величество сам посадил их. Я предлагал позвать профессионала, но король настоял: «В память о Герде. Я должен». Вы понимаете? Как за ними ухаживать, мы, разумеется, не знаем. О, зачем же рыться в земле? Вы погубите семена, их больше нет!

– Сударь, с чего вы взяли, что здесь розы? Это капуста.

Пророчица повернулась, зажав рот ладонью. Её карие глаза, казалось, от счастья сейчас спрыгнут с покрасневшего лица.

Я подошла к окну. Внизу из кареты выгружали вещички пророчицы.

– Лаура, куда мне ехать-то?

Она разложила карты.

– На юго-запад.

– А поточнее?

Карты и кости молчали.