Флавиус Арделян - Скырба святого с красной веревкой. Пузырь Мира и не'Мира

– Эй, а ну захлопни пасть! – рявкнул трактирщик, и баба, обиженная, начала гладить свой нарост, словно питомца, как будто только он – единственный! – ее понимал.

Трактирщик придвинул к себе деньжищи, пересчитал монеты и смел в ящичек под стойкой. Ключ висел у него под рубахой. Он свистнул, и откуда-то, словно из-под лестницы, появился мальчишка-сорванец и махнул рукой Хирану Саку, чтобы тот следовал за ним – но над’Человек сперва вышел наружу, чтобы забрать безымянного с собой.

– Остаемся тут, – сказал он, и человек с головой коня кивнул – мол, понятно.

Мальчишка стоял на пороге, скрестив руки, и ждал с хмурым видом, над’Человек и человек-без-имени глядели на пепельно-серые стены Мандрагоры, музыка забавлялась с разумами и душами не’Людей, а баба с громадным наростом возле стойки швырялась налево и направо фразами, которые понимала только она. Позади трактира стучали молотками рабочие, забивая гвозди, возводя комнаты и стойла, этажи и конюшни; жизнь без стыда била ключом, будто не подозревая о собственной уязвимости, а потом внезапно темнеющее вечернее небо на миг вспыхнуло, и в Мандрагоре что-то сильно загрохотало – но постояльцы трактира только хихикали и хохотали, изо всех сил пытаясь оскорбить Братьев-Висельников, которые вынудили их покинуть собственные дома.

Чтоб ты знал: [24] Легенда о человеке с головой коня, рассказанная в ночь с десятого на одиннадцатый день месяца Пустоты, на крыльце старика Уреке Блягэ в селе Гемаскунс, что в над’Мире, записанная бардом Евстахием Мертвецом и найденная в его бумагах после самоубийства. легенда о человеке с головой коня – это на самом деле история над’Человека, который под именем Данко Ферус вырос в не’Мире, а родом был отсюда, из наших краев, из села Гемаскунс. Мой дед вроде как-то раз его видел – сам он был тогда мальцом, а Данко Ферус уже состарился и вернулся на улицу, где жили его родители, держа под мышкой голову коня. Говорят, он появился на свет где-то на краю села, где теперь нет ничего, кроме чертополоха, болот и проклятых комаров размером с кулак. Но в былые времена там были аккуратные хозяйства, и в одной из тех комнат появился на свет Данко. Батька его вроде был сапожником, а мать работала на богатеев из особняка, что подальше. Ну, была и у его матушки мама, которая почти все время сидела с младенцем, пока молодые зарабатывали на хлеб. И так вышло, что когда мальцу пришло время произнести первое слово, этим словом было не «мама» и не «папа», но странный звук, который бабушка, заслышав, не признала – подумала, что просто лопочет младенец чего-то, как обычно. Но когда ребенок повторил то же самое, женщиной овладел чудной такой страх. Никого рядом не было, чтобы ее успокоить, и она сама не понимала, что чувствует, но знай – страх этот делался все сильнее каждый раз, когда она пыталась повторить означенное слово. Она стояла рядом с мальцом, который ей улыбался, вся тряслась и спрашивала себя, отчего так боится этого слова, забери его Мать Лярва! Она не знала. И когда пузанчик в кроватке в третий раз произнес то же самое, тем же голосом, тоном и со всем, что полагается истинному слову, а не бессмысленному лепету, который можно с таковым перепутать, женщина взяла его на руки и побежала к Той-что-странствует-во-снах – она хотела узнать, что же такое случилось-приключилось… Но, оказавшись лицом к лицу со слепой ведуньей, бабушка опять испытала страх при мысли об этом слове и не посмела его произнести. Она отправилась домой и ничего не сказала дочери и зятю, которые как раз вернулись, усталые от своих трудов. Время шло, и за вычетом слова, которое Данко произнес в глубоком младенчестве трижды, он больше ничего не говорил.

В пять лет он все еще был безгласным, в шесть – тоже, а в семь лет мальчик исчез. Да, просто взял и испарился, и никто в селе Гемаскунс его больше не видел. Ну да, он вернулся домой, но спустя много времени, когда все, кто его знал младенцем, уже давным-давно умерли. Но я-то знаю, что случилось с малышом Данко Ферусом. Слушай теперь, что я скажу.

Говорят (но люди слишком многое говорят, так всегда было, и если я начну тебе пересказывать все подряд, с меня семь шкур сойдут, как с луковицы, а повествовать я буду сотней голосов, так что ты совсем запутаешься), что Данко Феруса украл святой из не’Мира, из крепости Гайстерштат, которого позже прозвали Мошу-Таче, но в то время он был молод, полон сил и, прознав, что внутри Данко из над’Мира хранится Слово (ты ведь понимаешь, то самое, Исконное Слово, которое означает одновременно примирение и вражду), прошел через Пороги, что в те времена стояли открытыми, и посреди ночи украл ребенка из родительского дома. Переход вышел таким тяжелым и болезненным для святого из не’Мира, что он, до той поры любивший поболтать и имевший болезненное пристрастие слушать чужую болтовню, утратил в этом паломничестве и голос, и слух, и зрение, тем самым обретя имя Святой Таче, а позднее – Мошу-Таче.

Данко заточили в обители, где жили и другие ученики, и заставили трудиться на мир, которого он не знал и не понимал. Мальчик очень тосковал вдали от дома, ведь душа его оставалась в Гемаскунсе, а тело пребывало в не’Мире, который, как ему казалось, смердел не’Людьми с их бесплодными умствованиями. Он с трудом привык называть их «людьми», как они себя сами называли, плюя в Данко, насмехаясь над ним и обзывая не’Человеком. И все это время они ждали, что он произнесет Слово – а как им стало о нем известно, про то нам неведомо.

Видя, что никто не предложит ему толики любви или заботы, Данко обратился к животным, которые тоже жили в обители, и подружился с ними, глубокой ночью изливая свои невзгоды. Ему больше нравилось проводить время с лошадьми, ибо казалось, что они знают такое, о чем не’Люди, мерзкие чужаки, забыли; что-то такое было в их глазах, словно они смотрели из другого мира – я думаю, и бедный Данко, наверное, считал так же, что хоть тела этих животных пребывали в не’Мире, очи и впрямь глядели из Мира, а почему бы и нет? Он проводил с ними много времени, и как-то ночью решил открыть рот и заговорить. Так он узнал, что обладает голосом, который до той поры не использовал, и ему необычайно понравилось разговаривать – но только на ухо лошадям, которые, могу себе представить, слушали его и переминались с ноги на ногу, а потом засыпали стоя, напитавшись всевозможными словами Данко Феруса, который был нем с не’Людьми, но говорлив со зверьем. Так прошло много времени: днем он горевал и мучился от того, как ученики искали спрятанное внутри него Слово, ночью обретал мир в конюшне, шепча бессловесным тварям все, что хотел и не хотел. Было ли среди того, что он им нашептал по воле или против таковой, Слово – это нам неведомо, Мертвец, но, похоже, когда ученики узнали, чем он занимается, и проследили за ним ночью, то заподозрили, что да, а это значило, что те кони хранили внутри себя секрет, в котором было отказано людям.