Степан Кайманов - Тьма и пламя. На бескрайней земле

— Но ты же мэнж! Неужели у тебя не найдется какого-нибудь хитрого зелья, способного заставить Габриэля не покидать острова. Если нет, я сплаваю на Безымянный остров. Наверняка у моего полухорошего полузнакомого лекаря найдется что-нибудь для такого случая.

— Хм… и это мне говорит житель Семи островов. Если бы ты чуть больше интересовался магией, то знал бы, что эффект от такого зелья будет временным. Да я бы никогда и не стал играть с разумом собственного сына. А пожизненное внушение — такой же миф, как и то, что раскаленные печи Дарквы топят людскими трупами.

— А разве нет? — с сомнением спросил Гром.

Аладар ничего не ответил, недовольно буркнув что-то себе под нос. Волшебный фонарь на полу замигал, предупреждая о своей грядущей кончине.

— Да чтоб тебя! — Гром нагнулся к фонарю, приподнял и сильно потряс, сбивая лихорадочное моргание, после чего вернул его на пол.

Фонарь перестал мигать, но свет, бьющий сквозь стеклянные стенки, ослабел.

— Скоро потухнет, — задумчиво сказал Гром и посмотрел на Аладара. — Однако я пока лишь понял, почему Габриэль хочет сбежать. И так и не выяснил, зачем ты позвал меня.

— В этом деле я могу рассчитывать только на тебя. Потому что ты будешь его охранять.

— Габриэль никогда не согласится, чтобы я сопровождал его в походе. Именно поэтому он заблудился в шахтах на острове Ледяных слез, провалился в охотничью яму Эрсэльского леса и едва не утонул в водоворотах реки Вибэк. И это без учета укуса шипохвоста и падения с толстобрюхого дерева… Двух падений с толстобрюхого дерева.

— Моего сына кусал шипохвост?

— Ты не знал? О, не переживай, он был слишком молод, чтобы отравить храброго мэйта Семи островов. В противном случае я бы его и близко не подпустил к шипохвосту.

— Теперь я понимаю, почему Габриэль тебя так любит. Ты многое ему позволяешь и слишком хорошо его знаешь.

— И я знаю, что он никогда не согласится на няньку.

— Конечно, не согласится, если будет о ней знать. Но ты должен сделать так, чтобы он о ней даже не подозревал. Если Габриэль все-таки решит отправиться в Грэйтлэнд, ты пойдешь по его следам. А если ты такой умелый следопыт, как о тебе говорят, то тебе не составит труда держаться в тени, чтобы он тебя не замечал, но и не упускать его из виду. Но смотри, — Аладар погрозил пальцем, — не смей его потерять.

— Интересно, кто в это время будет охранять твою бесценную голову?

Аладар молчал. Он опять загрустил, ссутулился, уткнувшись взглядом в потускневший фонарь. Горестно вздохнул, шурша бархатной темно-зеленой туфлей по щербатому полу.

— Когда-то я тоже мечтал о путешествиях и приключениях, — тоскливо изрек Аладар. — Хотел увидеть бессмертного мудреца из Бэй-Цэнга, попробовать на вкус милис из пивоварен Далии и пощупать прекрасных пышногрудых девиц в столице Карендорфа. Но война…

— Да, война… Но не переживай, ты не так уж много потерял. Сладкое пиво — невиданная дрянь, годится только для того, чтобы как следует прочистить желудок. Пышногрудость и красота карендорфских девок сильно преувеличена их же искусными, влажными языками. А мудрец из Бэй-Цэнга, по слухам, питается дерьмом летучих мышей и убивает всякого, кто ему не по нраву.

— Что ж, надеюсь, когда Габриэль поймет, что собой на самом деле представляет Грэйтлэнд, ему больше не захочется покидать острова. Никогда.

— А если он не вернется ко дню свадьбы? Такой позор. Сапиэнос из друга может превратиться во врага. В опасного врага.

— Значит, ты должен позаботиться о том, чтобы Габриэль вернулся в срок. Но… прежде я запру его в главной башне, чтобы он не сбежал.

— Кх, если бы я сейчас ел, то непременно бы поперхнулся. — Гром выставил указательные пальцы перед собой, развел их в стороны, а потом скрестил у кончика носа, разглядывая так, словно они были чужими. — Когда я чего-то не понимаю, начинаю нервничать. Когда я нервничаю, становлюсь буйным. А когда я становлюсь буйным, мне страсть как хочется ввязаться в драку. Но мэнжа бить — богов гневить. Поэтому пожалей посетителей ближайшего трактира, а? Ты хочешь, чтобы твой сын сбежал, но при этом собираешься запереть его в башне?

Аладар тихо засмеялся.

— Мой друг, я, не раздумывая, доверил бы тебе собственную жизнь. И доверяю жизнь собственного сына. Но я бы никогда не поставил тебя во главе армии. Ты лихо рубишь головы, но в стратегии и тактике ничего не смыслишь. Только в том случае, если Габриэль сумеет выбраться из башни, я поверю, что он действительно хочет попасть в Грэйтлэнд. И лишь тогда его отпущу.

— У-у, какое коварство. Мне нравится. Один вопрос. — Гром поднял указательный палец. — Допустим, ему удастся сбежать из башни. Допустим, он даже сумеет добраться до Безымянного острова и там сесть на корабль до Крабового берега. Но как, имея магию в крови, он пройдет портовых сверов?

— Но ты же как-то их проходишь?

— Хо! Я — другое дело.

— А по-моему, нет. — Аладар бросил на Грома оценивающий взгляд. — Две руки, две ноги, пара глаз… — Он загадочно улыбнулся. — Да и одежды, выстиранные в соке аннам-травы, должны помочь.

— Кхм, об этом я не подумал.

— В отличие от Габриэля… У тебя есть другие вопросы?

— Сколько у меня времени?

— Ночь.

— Эта ночь? Он сбежит уже завтра?

— Завтра его зачарованные одежды подсохнут…

— Ну, завтра так завтра. — Гром поднялся. — Я все-таки надеюсь, что он не сможет покинуть башню.

— Не обижай меня. Он же мой сын. Утром я зайду к тебе. Необходимо еще обдумать некоторые детали. Полагаю, тебя не нужно предупреждать, чтобы о нашем разговоре не узнала даже твоя самая страстная любовница.

— Ты тоже меня не обижай. Ладно, пойду готовиться. Слушай, а может, мне… — Гром провел рукой по бороде, по усам, по волосам. — Ну, чтобы он меня не узнал. Да и есть мнение, что без бороды я выгляжу моложе.

— Неплохая мысль. Но я не настаиваю.

Гром открыл дверь и, переступив порог темницы, повернулся.

— А если твоего хромоногого братца все-таки того… Мне будет не так страшно за тебя, когда я стану топтать грязь в Грэйтлэнде.

— Пошел вон. — Аладар, улыбаясь, замахал руками. — Пошел вон.

— Как скажете, ваше мэнжество. Я удаляюсь, ваше мэнжество. — Гром, отвешивая неуклюжие поклоны, постепенно исчезал во мраке тюремного коридора.

Габриэль Альтирэс, старший сын достопочтенного мэнжа Семи островов, не отрывал взгляда от карты. Огромная карта, вставленная, точно картина, в золоченую раму, висела напротив кровати, встречая его своим великолепием, своей грандиозностью каждое утро и провожая в сумерки снов каждую ночь.

У Габриэля было много карт Андрии. Нарисованных здесь, на Семи островах, и привезенных из далеких стран. Совсем новых, искусно выписанных на бумаге, от которой еще пахло чернилами, и созданных древними мастерами на бараньей коже; последние карты каким-то чудом пережили века и не одну сотню прикосновений человеческих рук. Быть может, не только человеческих… Но эта карта, повешенная напротив кровати, была самой любимой. Холст сверкал мелкими рубинами, разбросанными по крупным городам материка Грэйтлэнда. Переливался перламутровыми ракушками, устилающими берега. Синел морями и океанами — настолько живописными, что при взгляде на них слышался шум волн. Карта делала бескрайний Грэйтлэнд ближе, разжигая мечту.