Ричард Кнаак - Право крови [litres]

Продолжать смысла не было.

– Лилия…

Лилия нежно накрыла ладонью его руку, не позволяя отвести ее от куста.

– Прошу тебя… всего один только раз.

Несмотря на тревогу, ему больше всего на свете хотелось доставить ей радость. Чувствуя тыльной стороной ладони тепло ее пальцев, сын Диомеда задумался и о кусте, и о сочных, спелых ягодах, которые хотел бы на нем найти, да побольше, чтобы хватило для всех. Уж об этом-то он, после всех бед, выпавших на его долю, а заодно и на долю спутников, из-за будто бы имеющегося у него дара, попросить вполне мог…

Ахнув, Ульдиссиан отдернул от куста руку.

Не в пример тому случаю с грозой над Серамом, сейчас никаких сомнений в связи его желания с исполнением оного не оставалось. Даже в неярком свете луны свершившееся на его глазах превращение нельзя было счесть ничем иным, кроме как настоящим чудом.

Зачахший, иссохший куст разросся в несколько раз против прежнего, покрылся пышной листвой. Пара засохших ягодок обернулась обильными гроздьями свежих, налитых соком плодов. Вдобавок, все это изобилие вовсе не ограничивалось ягодами, обычно произрастающими на подобных кустах: среди них Ульдиссиан без труда мог насчитать более полудюжины разных сортов. Кроме ягод, воскресший куст украсили цветы, наполнившие окрестности сладкими ароматами.

Да, по сравнению с грозой это преображение могло показаться сущим пустяком, но именно оно навсегда положило конец всем сомнениям в том, что он , Ульдиссиан, действительно наделен силами, каких прежде не мог себе даже вообразить. При этой мысли сын Диомеда задрожал, затрепетал, как никогда в жизни – даже перед лицом охранников из Собора.

– Отчего ты так дрожишь? – спросила Лилия, обойдя его и остановившись напротив. – Взгляни!

Протянув к кусту руку, прекрасная аристократка сорвала с ветки несколько ягод, отправила их в рот, принялась с аппетитом жевать, а, проглотив, в изумленном веселье округлила глаза.

– Восхитительно! – подытожила Лилия. – Попробуй сам!

Прежде, чем Ульдиссиан успел отказаться, она сорвала с куста еще гроздь и поднесла к его губам. Щекой она припала к Ульдиссиановой груди, ни на миг не сводя с него глаз.

Ничего не попишешь, угощение пришлось принять. Сунув ягоды ему в рот, Лилия ненадолго задержала пальцы на его губах.

– Попробуй же, – повторила она, неторопливо убрав руку.

Ничего вкуснее Ульдиссиан не пробовал никогда в жизни. Каждая ягода сама по себе была настоящим сокровищем, сладкой, точно сладчайшее из вин…

– Твоего дара следует страшиться лишь тем, кто тебе позавидует! Увидев, какое добро он может творить, все остальные всё поймут… а после… а после ты сможешь учить их…

– У… учить? Чему?

– Тому, о чем я уже говорила! Чтобы люди смогли найти, открыть в себе силы, подобные твоим! Покажи людям, что им ни к чему в страхе склоняться перед кланами магов, перед Церковью, перед Собором… Покажи им, Ульдиссиан! Пусть знают: в каждом таится величие, даже не снившееся ни одному из самозваных пророков и священнослужителей…

Осекшись, Лилия ненадолго умолкла.

– Я знаю, что говорю, любовь моя, – продолжала она. – Ты можешь указать им путь… можешь, не сомневайся! Смотри же… смотри…

С этими словами аристократка потянулась к одному из цветов, нежно коснулась его кончиком указательного пальца.

Из сердцевины цветка стремительно потянулся наружу тоненький стебелек с круглой ягодкой на конце. Быстро налившись соком, ягодка лопнула, открыв взорам крохотный бутон, а бутон, в свою очередь, тут же раскрыл лепестки и на глазах изумленного Ульдиссиана превратился в точную копию первого, изначального цветка.

– Получилось! Я знала, я чувствовала!

Смех Лилии казался чудесной музыкой.

– Чувствовала с тех самых пор, как ты исцелил меня, будто бы сделанное тобою всколыхнуло, пробудило силы, дремлющие внутри! В сравнении с тем, что совершил ты, это не так уж много, но уже кое-что…

Лилия вновь повернулась к нему, в ее голосе зазвучали нотки решимости.

– Ты пробудил во мне эти силы, любовь моя! А значит, можешь сделать то же и для других! И после этого ни одному лжепророку не засорить их уши обманом! После этого уже никого не обольстят пустыми посулами да бесплодными надеждами! И все – благодаря тебе!

Пугающие, но в то же время весьма соблазнительные, слова золотоволосой красавицы вихрем кружились в Ульдиссиановой голове. Из глубин памяти снова всплыла и смерть родных, и слащавая назойливость проповедников, являвшихся обратить его горе к собственной выгоде. Тревога и страх вновь уступили место негодованию.

Лилия привлекла Ульдиссиана к себе, едва не коснувшись губами его губ.

– Скольких еще, подобно тебе, постигла беда, дорогой мой Ульдиссиан? А ведь ты можешь позаботиться о том, чтоб такого ни с кем никогда больше не повторилось!

Никаких больше священнослужителей. Никакой Церкви Трех. Никакого Собора Света. Люди начнут полагаться только на самих себя, строить жизнь по собственному разумению…

Сын Диомеда широко улыбнулся. Эта мысль ему очень понравилась.

– А я… я, – выдохнула Лилия, – всегда буду с тобою рядом. Мы с тобой всегда будем вместе, вдвоем… однако единым целым .

Страстно, надолго прильнув губами к его губам, она потянула его за собою, на мягкую траву…

Сжавшись в комок, Серентия сидела у костерка. На небольшом лоскуте, расстеленном рядом, лежала ее скромная добыча. Большая часть ягод вряд ли годилась в пищу, но, по крайней мере, они были под рукой. Кроме этого, Серентии удалось отыскать пару съедобных цветков.

Стоявший напротив Мендельн, не отрываясь, глядел в темноту позади костерка. Ахилия ждать было еще рановато, но Ульдиссиану с Лилией уже следовало воротиться, и оба они это понимали. Однако Мендельн тревожился лишь о том, как бы с братом чего не случилось, а вот мысли дочери торговца были гораздо сложнее.

– Она там, с ним, – пробормотала Серентия.

В ее голосе слышались нотки чувств, от которых Мендельну всегда становилось неловко. Серамские девушки им не интересовались вовсе, а он, в свою очередь, так и не смог доискаться, каким образом изменить положение дел.

– Возможное дело, я думаю, – откликнулся он и повел разговор о другом. – Надеюсь, Ахилий сумеет поймать хоть одного кролика. В седельных сумках охранников не нашлось почти ничего, кроме вяленого мяса да сухарей.

Однако сменить тему не получилось.

– Волнуюсь я за него, Мендельн, – произнесла Серентия. – Когда эта женщина с ним, Ульдиссиан начисто разум теряет.

– Ну, это вряд ли. Уж я-то брата знаю хорошо.

Серентия вскочила на ноги. От неожиданности ее собеседник отступил на шаг.

– Ей нужно всего-то пошептать ему на ухо, и он идет за ней, будто щенок несмышленый!