Ричард Кнаак - Право крови [litres]

– Ульдиссиан, – заговорила Серентия, – я привела с собой друга. Его зовут Малик, и он хочет помочь нам.

Ульдиссиан едва не нахмурился. Кому-кому, а Серентии следовало бы понимать, как он воспримет появление священнослужителя – особенно после смуты в Сераме. Конечно, Серентия всю жизнь была девицей довольно верующей, но он полагал, что теперь-то все это для нее позади. О чем она только думает?

– Я пришел предложить вам заступничество Церкви Трех, – учтиво добавил Малик и развел руки в стороны, будто показывая, что безоружен. В глазах его ярко вспыхнуло отражение пламени костра, устремленный на Ульдиссиана взгляд едва ли не завораживал. – Сие дитя рассказало мне об ужасной несправедливости, учиненной над тобою от имени Собора Света. Церковь Трех отнюдь не одобряет столь чудовищного поведения. Мы убережем тебя от всех угроз со стороны пособников Пророка…

Несмотря на все, с ним случившееся, несмотря на глубочайшее отвращение к подобным Малику, Ульдиссиану в глубине души захотелось послушаться этого человека. В этом священнике чувствовалось некое понимание. Казалось, ему ведома по-прежнему таящаяся в сердце крестьянина боль. Ульдиссиан открыл было рот, собираясь пригласить пришедшего в лагерь…

Но в этот миг пламя костра прянуло вверх , взметнулось выше темени рослого священнослужителя. Малик невольно отшатнулся прочь от разбушевавшегося огня… а, отшатнувшись, оторвал взгляд от Ульдиссиана.

Казалось, чья-то рука сорвала с крестьянина накинутое на голову одеяло. Казалось, он ненадолго ослеп, ослеп подчистую… и только теперь понял, что Малик, пусть на короткое время, заворожил его, подчинил себе его мысли и чувства.

– Серри! – взревел Ульдиссиан, вмиг закипев от ярости. – Серри, живее ко мне! Живее!

Без заминки, словно Серентия не расслышала или отчего-то не смогла послушаться, не обошлось. Но вот, охваченная сильнейшей дрожью, темноволосая девушка вскрикнула и отбежала от Малика. Не успевший схватить и удержать ее, жрец взглянул на Ульдиссиана с невыразимой злобой.

Как только Серентии удалось улизнуть, в лагерь толпой хлынули воины – конные, пешие, в латах, в сдвинутых на лоб капюшонах… Подобных Ульдиссиан уже видел и неприязнью к ним проникся не меньшей, чем к инквизиторам из Собора Света. Возможно, воины Церкви Трех и звали себя «мироблюстителями», но на поверку были ничем не лучше головорезов под командованием недоброй памяти брата Микелия. Стремились они к одному – к власти над людскими умами и душами, а тех, кто, вроде Ульдиссиана, не преклонял перед ними коленей, отыскивали способы обвинить во всех смертных грехах.

В мгновение ока крестьянин заново пережил несчастья, постигшие Серам, снова увидел ту же самую ненависть, снова услышал ту же самую ложь…

– Ну, нет! – прорычал он бегущим к нему. – С меня хватит!

Воздух подернулся рябью.

Словно сметенные незримой дланью, мироблюстители разлетелись во все стороны. Двоих с такой силой швырнуло о ближайшие деревья, что их тела обвились вкруг стволов, точно стебли ползучих вьюнов. Еще один воин, взлетев над землею на добрый десяток ярдов, скрылся в густой листве. Прочие, оглушенные, попадали наземь у границ лагеря.

– Впечатляюще, – все тем же отеческим тоном объявил Малик, не в пример своим прихвостням, не поддавшийся действию неведомых сил. – Какие таланты ты мог бы развить, при должном обучении… Подумать только, что ты сумел бы освоить…

Глаза его сузились, снова необычайно ярко сверкнули в отсветах пламени.

Под навалившейся сверху сокрушительной тяжестью Ульдиссиан рухнул на четвереньки. Казалось, его вот-вот вомнет в слежавшуюся землю. Каждый мускул напрягся, каждая жила вздулась, в голове зазвенело, будто череп готов разлететься в куски. Крестьянин отвел взгляд в сторону, но от сотворенных священнослужителем чар освободиться не смог. Мендельну с Серентией пришлось еще хуже: оба уже распластались ничком по земле. Лилии Ульдиссиан не видел, однако мысль о том, что в эту минуту она тоже изо всех сил борется за жизнь, придала ему сил, помогла пусть с трудом, но встать на колено.

– Весьма, весьма сильная воля, – отметил человек в одеяниях Церкви. – С каким удовольствием господин окончательно сломит ее!

Мощь, пригибавшая Ульдиссиана книзу, многократно усилилась. Снова упав, он ткнулся в землю лицом. Переносицу пронзила резкая боль. Сомнений быть не могло: нос сломан. Из ноздрей заструилась кровь.

– Связать его, – велел церковник.

До ушей Ульдиссиана донеслось шарканье подошв: прислужники Малика бросились выполнять приказание.

– Прочие нам ни к чему.

«Прочие ни к чему…»

С долгим, исполненным муки криком Ульдиссиан поднялся на корточки. Голова гудела, сердце билось, как бешеное, однако все это затмило собой чувство невыразимого торжества. Встав на ноги, он обнаружил перед собою пару весьма удивленных мироблюстителей. Не успели они опомниться, как сын Диомеда схватил обоих за горло.

Пальцы едва коснулись их шей, но над поляной разнесся звучный хруст кости. Мироблюстители дернулись и рухнули к его ногам, причем позвонки их сокрушила вовсе не обычная сила мускулов.

Однако его воскресение особого впечатления на Малика не произвело. Взглянув на огонь, разрушивший его магнетические чары, он вновь устремил взгляд в сторону Ульдиссиана.

– Все это можно уладить куда более приятным образом, дитя мое. Для тебя приготовлено место в Церкви. Примас почувствовал твою силу и рад будет принять тебя, как сына…

– Я не хочу иметь никаких дел ни с тобою, ни с ним!

– Недальновидное решение, дитя мое. Будущее этих земель и всех земель в мире – за Церковью Трех. Тем же, кто не узрит света, суждено пасть, навеки кануть во тьму…

Но именно тьму, одну только тьму, Ульдиссиан и видел перед собою, глядя на верховного жреца. Малика окружало нечто такое, чего измученный крестьянин никоим образом не мог связать с чем-либо чистым и светлым. Напротив, незримый ореол, излучаемый Маликом, внушал Ульдиссиану отвращение, какого он отроду не испытывал. Теперь он был уверен: приближение верховного жреца и заставило его пробудиться.

Мироблюстители быстро оправились, окружили лагерь кольцом. Серентия стояла рядом с Мендельном, словно бы погруженным в глубокие раздумья, а слева от себя Ульдиссиан наконец-то увидел Лилию. Держалась она так же спокойно, как Малик, однако ее спокойствие, очевидно, порождала твердая вера в возлюбленного. Лицо аристократки лучилось непоколебимой уверенностью… уверенностью в способности Ульдиссиана спасти их всех.

Воодушевленный этим, он перевел взгляд на брата с дочерью торговца и, наконец, вновь повернулся к священнику.