Ричард Бэккер - Великая Ордалия [litres]

Главный среди нелюдей пролаял следующую команду – на языке эмвама, понял Сорвил, – но распростертые вокруг фигуры никак не отреагировали. Сверхъестественное существо остановилось в десяти шагах перед Сервой, нимилевые полы его кольчуги рассыпали искорки света, на мраморном лице не отражалось никаких чувств. Бледные как мертвецы спутники собрались свободной группой позади него.

– Ниоми ми сисра, – вновь начала Серва, на сей раз тоном заискивающим и умиротворяющим. – Нил’гиша сойни…

– Ху’джаджил! – выкрикнул главный.

Серва и Моэнгхус почти немедленно пали на колени, уткнувшись лицом в растрескавшиеся плиты. Растерявшийся Сорвил запоздал с движением и поэтому увидел, как эмвама, находившийся позади Моэнгхуса, быстрым, как взмах собачьего хвоста, движением, нанес дубинкой удар в основание черепа имперского принца. Сорвил закричал, попытался освободиться от коварных маленьких тварей, но небольшая мозолистая ладонь ухватила его вместе с множеством других – тянущих, дергающих, щипающих, бьющих. Он услышал, как Серва что-то отчаянным голосом прокричала на ихримсу. Успел мельком заметить, как Моэнгхус, рыча, поднялся на ноги, разбрасывая несчастных карликов движением плеч, отмахнулся от удерживающих его рук…

Однако внезапный удар погасил свет в его глазах, заставил подкоситься ноги.

Чьи-то руки. Визг. Вонь и чернота.

– Лови, – кличет на закате Момемнская шлюха…

Однако персик и так уже в его руке.

В обширном и пустом мраке Ксотеи Дар Ятвер застыл неподвижно возле идола своей Матери, наблюдая, как несколько нетвердо стоящих на ногах жрецов поднимают и уносят мертвое тело своего шрайи. Трое из них плюют ему под ноги. Инкаусти уводят его, и он смотрит назад, видит себя стоящим в тени позлащенной Матери.

Горны сдирают кожу с неба. Мотыга и земля! Мотыга и земля! Жестокий Момемн лежит в бесчестье, пораженный от Книги за свои беззакония. Императрица взывает. И голос ее проносится над последними лучами солнца.

– Лови…

Он не столько умывается, сколько стирает кровь со своих ладоней.

К ним присоединяется худощавая, в странном облачении девушка по имени Телиопа, утонченность которой умаляется до простоты.

– Там кто-то был, когда это случилось, – объясняет он ей и видит, как она исчезает во всесокрушающей черноте.

Императрица бросает персик…

– Лови.

Он погружает в воду пальцы, они коричневые, но вода вокруг них расцветает алым облачком.

Императрица смотрит ему в лицо.

– Что ты сделал… Как это оказалось возможным?

Алые как рубин бусинки повисают на его пальцах. Он склоняет ухо, чтобы послушать: вода щебечет так тихо, но рябь от капель распространяется на все сущее.

Все творение.

Горны ревут. Черный город напряжен, взбаламучен.

– Лови.

Своды оседают, становятся на колено, потом на другое. Матерь проливает слезу, забирая данное ею. Он видит, как собственными руками мечет разбитое, видит, как пошатнулся аспект-император, как исчезает он под пятою Матери.

Он отворачивается от моря, от солнца, парящего над водами и вонзающего лучи свои в спины темных волн; он взирает на утомленные летом поля юга; он видит себя стоящим на зеленом холме и смотрящим на то место, где находится сейчас, оставаясь возле императрицы.

Матерь удерживает его заботливыми, но грозящими погибелью руками.

Келлхус часто журил Эсменет за ее постоянные дурные предчувствия. Он напоминал ей, что люди, вопреки их собственным самозабвенным уверениям, добиваются послушания в той мере, в которой жаждут власти. «Если в своем положении ты не можешь доверять им, – говаривал он, – ищи утешения хотя бы в их жадности, Эсми. Раздавай свою власть как милостыню, как молоко, и они, как котята, прибегут к тебе… Ничто не делает людей настолько кроткими, как честолюбие».

И они к ней бежали.

Явившись на Андиаминские высоты, она полагала, что слышит голоса разыскивающих ее инкаусти. Однако, возвращаясь назад с только что найденным Кельмомасом по потемневшим залам, Эсменет столкнулась с Амарслой, одной из приближенных рабынь, рухнувшей прямо к ее ногам.

– Я нашла ее! – возопила почтенная матрона, обращаясь к расписанному фресками потолку. – Сейен Милостивый, я нашла ее!

Тут и остальные начали появляться из позолоченного лабиринта: сперва офицер-эотиец, имя которого она успела забыть, потом неуклюжий Кеопсис, экзальт-казначей…

Невзирая на всеобщую панику, весть о смерти Майтанета и фактической реставрации монархии пронеслась по улицам Момемна, и души, пострадавшие от совершенного ее деверем переворота, начали вновь стекаться в Имперский квартал, бывший их родным домом. К тому времени, когда они с Кельмомасом добрались до лагеря скуариев, за ней уже увязалась целая дюжина спутников, а в самом лагере ее ожидали новые дюжины, пестрый сброд, самозабвенно приветствовавший ее. Прижимая к себе Кельмомаса, она остановилась, рыдая от радости… не веря собственным глазам…

А потом протянула руку к предложенным ими вожжам.

Она отцепила от себя чумазого звереныша, в которого превратился Кельмомас, и препоручила его, вопреки всем бурным протестам, попечению Ларсиппаса, одного из дворцовых жрецов-врачей. Ребенка нужно было вымыть, переодеть и, конечно же, накормить, а также обследовать на предмет болезни или заразы. Кожа его стала смуглой как у зеумца, покрылась пятнами, словно он упал в бак с краской. На мальчике была только ночная рубашка, ткань пропиталась грязью и сделалась похожей на кожу. Волосы ребенка, некогда льняные и безупречные, стали черными, как ее собственные, слежались комками и крысиными хвостиками. При встрече вид его вселял отвращение в сердца прежних знакомых. Некоторые из них даже позволяли себе чертить в воздухе охранительные знаки, словно на нем оставили свои следы лапы смерти и погибели, а не нищеты и забвения.

– Мама, нет! – сквозь слезы выдавил он.

– Ты слышишь эти барабаны? – спросила она, взяв его за плечи и опустившись на колени. – А ты понимаешь, что они означают?

Синие глаза мальчика над забрызганными кровью щеками сверкнули умом.

Он не таков, каким ты его считаешь…

Маленький имперский принц нерешительно кивнул.

– Я нашла тебя целым и невредимым, Кел, но это всего лишь начало, – сказала она. – А теперь я должна обеспечить твою безопасность! Ты меня понял, мой милый?