Мария Луч - Нити Жизни

– По рукам, – присвистнул Сармик, что-то прикинув в уме. – Я в тебя верю. И за питомцев спасибо. Знаешь, на что надавить. Уверен, они тоже ждут не дождутся, когда мы отправимся.

Оба спустились в главный зал, где обосновалась временная лечебница – на шкурах лежали обмороженные, пришибленные и расцарапанные люди. Над одними из них склонились лекари с бинтами и мазями, а возле других ходила Корбу, стуча колотушкой в бубен. Поморщившись при виде этого хаоса, Нэвлис подумал, что нужно бы подыскать посильные дела для всех тех обездоленных, что останутся ужинать и ночевать в доме его отца. Обычно он без отказа помогал северянам, но твердо придерживался своего излюбленного закона «давать-брать», поэтому старался получить отдачу хотя бы знаниями. Вдруг ему на глаза попалось длинное белое платье. Майма сидела на полу в углу зала, возле милой маленькой девочки, свернувшейся на шкурах.

Нэвлис невзначай подошел поближе и присел возле одного из лекарей, якобы следя за его работой.

– Нэдко, ты помнишь меня? – тихо спросила Майма, прикоснувшись к девочке.

Та не реагировала. Кто-то сердобольный притащил ей щенка лайки и она крепко обнимала притихшего пушистого малыша. – Нэдко, я отправляюсь в путь, чтобы покончить со всеми несчастьями, терзающими наш народ. Когда вернусь, я возьму тебя к себе жить.

– Я хочу к маме, – прошептала Нэдко. Лицо ребенка осунулось и сквозь кожу четко проступали очертания маленького черепа.

– Мама теперь живет в тебе, моя дорогая, в твоих воспоминаниях, в твоей крови – Майма говорила сдавленно, сдерживая рыдания. – Ты обязательно должна жить, ты – ее продолжение. Путь твоей мамы закончен в этом теле, но ее душа еще некоторое время с нами на земле и наблюдает за тобой. Ты же не хочешь, чтобы мама грустила, видя, как ты страдаешь? Поговори с ней.

– Мамочка, лучше бы я умерла с тобой, – захлебнулась рыданием Нэдко. – Забери и меня к себе!

– Нет, солнышко, ты не умрешь, – Майма покачала головой и погладила девочку по голове. – Я не смогу заменить тебе мать, но сполна отомщу виновнику ее гибели. А после этого обрету невиданную силу, и весь Ангардас склонится перед Изысками. И, клянусь, я позабочусь о тебе. Ты станешь моей преемницей и принцессой.

Казалось, девочка не слышала ни слова из тирады Маймы, но плакать она перестала. Майма поцеловала племянницу в лоб и ушла собираться, а Нэвлис уселся и принялся вертеть свои кольца на пальцах. Так-так, похоже, Майма надеется еще раз провернуть обряд и стать новым партнером Уоюра. Разрушить ее планы или перетащить на свою сторону? Тут его размышления, в который раз за день, прервали.

К сыну князя подбежал Алимка, паренек, который работал в доме Дэнеула гонцом, и затараторил:

– Молодой господин, я подслушивал, позволь мне пойти с вами! Я так мечтаю о путешествии! Я так хочу посмотреть мир, это будет самым ярким событием в моей жизни! Я…

– Понимаю твои чувства, Алимка, – прервал его Нэвлис, – но искренне не советую увязываться. Шаманы – сложные люди. Особенно в таком количестве. Я не гарантирую безопасность, и не собираюсь за тобой присматривать. У меня есть дела гораздо важнее.

– Меня даже смерть не остановит! Это шанс, который бывает раз в жизни! – Алимка пылко прижал руку к сердцу и лукаво подмигнул Нэвлису. – А кто среди этих сложных людей, включая тебя, будет готовить?

– Сихиртя с тобой! – махнул рукой Нэвлис.

Ему подумалось, что безобидный и непосредственный парень и вправду разбавит гнетущую атмосферу в их компании. Только бы не через свой труп.

СЕЛО БОЛЬШОЙ ЯР, БЛИЗ ИЗЫСКОВ, СЕВЕР АНГАРДАСА

Эслин плакала во сне.

На грубом дощатом полу слезы смешались с засохшей кровью. Всхлип разорвал тишину как выстрел. Эслин дернулась, вскочила и ошалело огляделась. Взгляд ударился о ржавые прутья, и волна свежих воспоминаний смыла остатки сна.

Она в полицейской управе этого богомерзкого села! Что вчера выплюнул тот грязный боров в форме, когда притащил ее сюда? Виселица в полдень?! Да быть не может…

Маленькое зарешеченное окошко выходило на таежный лес в рассветных лучах. Эслин вдохнула полной грудью и принялась отрешенно переплетать косу из волос, спускающихся до колен… Как же ей раньше нравилось сооружать себе хитрые прически, подводить глаза, красить губы в цвет плодов шиповника… Вот бы сейчас обновить узоры на теле, что служили не только украшением, но и памятью!

Она горько усмехнулась. Нелепо думать об этом в ее положении. Едва вырвалась из одного плена, и тут же попала в новый.

Роковая нелепость случилась вчера утром. Эслин, затравленно, как побитая собака, выбежала из леса к домам, чтобы попросить еды у какой-нибудь доброй женщины. Возле колодца на окраине селения беседовали трое крепких парней в белых праздничных рубашках с вышивкой. Эслин поспешила скрыться, но ее окликнули:

– Эй, красавица! Иди сюда, не обидим! Хочешь пить?

Жажда поборола страх. Она медленно подошла и приняла из рук загорелого шатена железное ведро, на дне которого плескалась вкусная ледяная вода. Эслин сделала несколько жадных глотков и собралась уйти, но привычка угождать остановила ее, когда этот же парень открыл рот:

– Слушай, а ты часом не лесная жена?

– Кто?

– Ну, лешачиха. У нас байки травят про девиц-оборотней. Охотник уйдет на промысел в леса, заскучает по жене вечером, а тут раз – жена и входит в хижину. Или другая красотка. Порадует, согреет, а потом задушит и съест.

Эслин со слабой улыбкой пожала плечами, а второй парень хмуро пробурчал:

– Пусть чешет дальше. Правда твоя, Сон, может и нечисть. Волосы вон какие отпустила, одета в рванину, чумазая, да еще тело размалевано.

– А пусть и нечисть. Говорить-то может, а значит найдем общий язык, – парень подмигнул Эслин. – Сон – это мое погоняло. Девушкам дарю луну, звезды и сладкие воспоминания наутро. А те, кто перешел мне дорогу, спят мало и только со светом, – Сон рассмеялся, и его спутники подхватили веселье.

У Эслин громко заурчало в животе, и парни рассмеялись еще громче, а Сон протянул ей руку:

– Пошли с нами, повод есть. Сестренку мою замуж выдаем. Гудим всем Яром третий день, сейчас вон столы по-новой накрывают. И тебя посадим. Я, кстати, тут будущий староста.

Эслин позволила увести себя в село, то и дело ощущая на спине прикосновение мужской руки. Сын старосты что-то самодовольно рассказывал и махал рукой на деревянные дома, а Эслин рассуждала о том, что все идет хорошо. Хотя ее до скрипа сжатая челюсть вопила об обратном. Да она налысо побреется, если он не потребует от нее ответную и весьма теплую любезность за пищу и кров!

Впрочем, это все меркнет по сравнению с тем кошмаром, в котором она потеряла свой дар.