Мария Сакрытина - Смертная

Он наконец отводит взгляд, а потом уходит, посмотрев на окно слева от двери. Там тоже мелькают тени, и мне опять чудится сладкий привкус мёда.

Я тоже отворачиваюсь и гляжу вслед юноше. По привычке, как делал это со всеми любовниками моей неверной жены, я проклинаю его. Благосклонность Шамиран не даст ему умереть завтра, однако такие крепкие люди тяжело переносят болезнь. Что ж, так тому и быть. Возможно, эта участь покажется ему даже лучше рабства у сбежавшей богини.

Проходит совсем немного времени – я не успеваю решить, стоит ли навестить Шамиран в её доме, или обозначить своё присутствие и разговаривать там, где жене нечего будет разбить или сломать, в том числе и о меня. Конечно, я не чувствую боли, но ссора на глазах у смертных – это унизительно.

Я так и не решаюсь – дверь снова открывается, и девушка с лицом Шамиран выскальзывает на улицу. Она вздрагивает от холода, и не нужно даже вглядываться в её лицо, чтобы понять: она расстроена.

Не обращая на меня ровно никакого внимания, смертная смотрит на то же окно слева, потом обнимает себя за плечи и сбегает по ступеням – прямо в лужу. Теперь она нисколько не напоминает мне Шамиран – сгорбленная, жалкая, несчастная. Я смотрю, как она идёт по улице – мимо мусорных баков, поникших деревьев, в темноту. Как трясутся её плечи не то от холода, не то от слёз.

Смотрю, и странное чувство переполняет меня – смятение, должно быть. У неё лицо моей жены, но за тысячи лет я ни разу не видел Шамиран такой. Да, конечно, смятение. Не могу же я жалеть человека.

Но отчего-то не подхожу к ней, хотя времени удобнее, чтобы вызвать Шамиран, не придумаешь. Я просто иду следом.

И сам не сразу замечаю этих смертных – пятеро теней, их мысли понравились бы Мардуку. Приторное своеволие с гнилым душком насилия.

Девушка теперь ещё меньше напоминает мою Шамиран. Жена ни за что бы так себя не повела. Она бы превратила их жестокость в своё наслаждение. Смертная же замирает, как жертва, и просто смотрит – равнодушно… обречённо. И когда её толкают к стене, не сопротивляется.

Я наблюдаю. Сейчас Шамиран обозначит себя. Не может же она позволить навредить этому телу. Другого у неё нет, а стать призраком для некогда всесильной богини – воплощённый кошмар. О нет, всё это, конечно, игра. Я не единожды видел, как Шамиран расправляется с обнаглевшими людьми – так, что позавидует даже жестокий Мардук.

Этой смертной достаточно лишь посмотреть на насильника. Уверен, ей об этом известно – я же видел, как старательно она избегала взгляда юноши у крыльца.

Ну же, давай, защити себя. Я чувствую, как тебе страшно, противно и мерзко. Всего лишь взгляд – и все они у твоих ног.

Но она наоборот отворачивается.

Я вдруг понимаю – это не игра. И ещё успеваю удивиться: какое мне дело? Пусть тело этой смертной растопчут – тем легче будет мне разговаривать с Шамиран. Не захочет же она скитаться, как бестелесный дух.

Но у этой девушки лицо моей жены. Я вижу, как оно кривится от ужаса, как по нему текут слёзы.

И серый мир вокруг стремительно белеет.

Глава 3. Очарованная

Лена

“Бежать, – бьётся в голове. – Бежать, бежать!”

Всё как Тёма предсказывал: Серый, его друзья – и я. Кричать, знаю, бесполезно. Однажды я уже кричала. Это был не Серый, а один из маминых ухажёров, и мне тогда едва исполнилось тринадцать. Что я услышала в ответ? “Шлюха”. Сама соблазнила, сама и виновата.

Тогда я приложила – как же его звали? – в общем, бутылкой. Мама боялась, что будет сотрясение. Ага, мы потом еле ноги унесли, когда этот сотряснутый очнулся.

Сейчас под рукой ни бутылки, ни шокера, ни даже камня. Я затравленно озираюсь, понимая, что сейчас убежать не успею.

Как мне всё это надоело. Как я устала!

А может, и правда дело во мне? Если даже мама меня бросает, наверное, виновата я.

Сражённая этой мыслью, я просто смотрю, как Серый и его друзья подходят. И уже после покрываюсь липким потом от ужаса. Холодные руки ныряют мне под водолазку, крик замерзает на губах, а в голове теперь лишь одна мысль: “Посмотри на них! Посмотри, и всё закончится”.

Я очень этого хочу. Я знаю, что тогда всё действительно прекратится. И ещё пятеро парней отправятся в психушку из-за меня. Или повесятся, потому что такая – в ужасе – я не удержусь, я их сломаю. И это, как я давно выяснила, не лечится.

Нет. Ни за что. Я дала себе слово: больше никогда.

Я даже отворачиваюсь для верности – и тут что-то происходит. Я слышу, как Серый вскрикивает, а меня вдруг отпускают. В нос ударяет душный запах пыли, а щёки колет от горячего песка. Путаясь в одежде, я сползаю на мокрую землю. Перед глазами мелькают тени, свет фонаря бьёт в лицо, а мои руки движутся сами по себе, пытаясь поправить водолазку и натянуть джинсы.

Потом становится тихо. Тени успокаиваются, фонарь заслоняет чья-то фигура и звучный, странно-знакомый, рвущий душу голос говорит:

– Вставай.

Я смотрю на протянутую руку – она плывёт у меня перед глазами, странно раздваивается. Как будто это не рука, а какая-то матрёшка, точнее, рука в руке: одна крепкая, мужская, а поверх неё грязная, почти детская.

То же и с человеком. Это мальчик, подросток, лет… не знаю, одиннадцати? Одет как бомж – куртка не по размеру, рваные штаны, стоптанные кроссовки. Но под всем этим мне чудится что-то иное. Что-то из света, сияющее.

“Это, наверное, от страха”, – думаю я. Меня действительно колотит даже не дрожь – судороги. Вот в глазах и двоится. Сейчас пройдёт.

Сияющий мальчик смотрит и вздыхает. Лицо у него надменное, словно я – да и всё вокруг – пыль под его ногами.

– Почему ты не забрала их сердца?

Боже, какой у него голос!

– Чт-то?

Мне хочется, чтобы он говорил и говорил, неважно что. Вечно бы слушала.

– Ты могла забрать их сердца, и ты об этом знала. Но не сделала. Почему?

– Чт-то?

Он снова вздыхает и как будто становится ещё высокомернее. А потом вдруг снимает куртку – так изящно, точно танцуя – и протягивает мне.

Меня трясёт, мысли путаются. Я растерянно смотрю на мальчика-матрёшку и не понимаю, что он от меня хочет.

А потом случается невероятное: куртка оборачивается плащом. Накидка, как в исторических фильмах, не то из шерсти, не то из шёлка, укрывает меня словно одеяло. От неё волшебно пахнет пряностями, морем и цитрусами.

И сразу становится тепло. Я выдыхаю, даже закрываю на мгновение глаза. А когда открываю, мальчик смотрит на меня, словно оценщик на рынке. Наверное, приходит к выводу, что товар с гнильцой, но можно с ним повозиться, потому что говорит:

– Идём со мной.

– К-куда?

– Куда я пожелаю, туда и пойдёшь, – в его чарующем голосе слышится злость, и я вздрагиваю.

Его взгляд немедленно смягчается.

– Я не причиню тебе вреда. Идём со мной.