Екатерина Савельева - Гриф Арче

Зовут меня Гриф Арче. Мне на сей момент было бы двадцать восемь лет, а моему коту Карлу десять. Сей момент, это тогда, когда я решил поведать людям из мира Земли о моих многочисленных странствиях и многих историях жизни. Эта книга мое последнее приключение. Путешествие сие началось 8 лет назад, когда я за ночь прогулял все свои сбережения с досужими товарищами, самыми отчаянными персонажами Бруга. Или как называли его сами бручане, королевство Бундгельдерг, один из двадцати регионов Северного побережья Пелегринова моря. Праздновал я свой день рождение, а было оно 15 сентября 1919 года. И на утро в борделе Алой Марты зацелованный краснощекой Кариной покидал согретое ложе в спешке. Через окно мансарды и по черепичным крышам обветшалых домов бежал через несколько дворов на работу в старую сапожню к своему мастеру и наставнику мистеру Хемстоку, который, заприметив меня издали, поспешно закрыл дверь своей мастерской.

Я стоял в полный рост, слегка пошатываясь с похмелья, на крыше достаточно высокой чтобы упасть. Чистое небо над головой. Свежий утренний воздух, наполненный теплыми сентябрьскими ветрами. В далеке местный сторож мистер Громбер со своим биноклем и алабаем по обыкновению поднимается в высь на воздушном шаре, и весь мой край как на ладони. Южная окраина Бруга, где заканчивается городская агломерация старинными трех, четырехэтажными зданиями и узкими улочками с брусчатым покрытием, а далее на юг начинаются живописные сельские местности с дикими и ухоженными полями и еще более древними и разнообразными домами. Там же протекает река Авва, которая выступает границей меж двух королевств Бруг и Вестлан. И на территории второго пролегает высокий горный хребет Белуноса, заросший лесами. А я как хозяин мира возвышался над всеми живущими и приветствовал небесных царей восходящих светил дня Велла, Рога и ближнего к нам Оммала.

Я был убежден, что старого сапожника пронзило мое величие в тот момент. Но дверь не отворялась лишь мне. Успевая захлопнуться сразу за посетителем, она не давала шанца проскочить, как часто это удавалось, но и руку ли ногу просунуть осмелится только глупец с целым мизинцем левой руки, не встречавшийся с заговоренными предметами. И, изливая душу, скажу, заклятая дверь самый упертый и бдительный охранник во всей бесконечности миров, а сегодня она была особенно злая. Пришибет меж порога, не зная жалости, но не откроется. Этот день я помню поминутно, ибо терпеливо сидел на лавочке у ступенек и пристально всматривался в дверной проем, ожидая, когда оттуда выйдет мой старый учитель Хемсток. Толстый, рыжеусый дядька, наверно, из роду гномьего, потому ростом он мне по ребра, а у меня, на секунду, два метра. И как гномы славятся великими творениями рук своих, так и он был достойным мастером и творцом. К нему я пришел прошлым летом, горевший желанием обучиться какому-нибудь ремеслу, и зарабатывать добрым делом. Несмотря на то, что сын его трудился с ним же и в будущем унаследует дело отца, Хемсток взял меня в подмастерье. Как мне казалось, я был прилежным учеником, но он почему-то оказался ко мне не расположен. Однако свою мастерскую любил он более всего. Занятно, что относился он к ней как к живой, и она словно бы отвечала взаимностью. Там всегда было чисто, уютно и светло, несмотря на то что ей около трехсот лет. Я был уверен, что у этой сапожни была душа, впрочем, как и у всех зданий с длинной историей.

Вот первый, второй и третий из святейших хранителей пали за горизонт, и с востока ночная кобылица под звон и блеск копыт волокла тень, и с гривы сыпались звезды, а летящие за ней ветра бдели о яркости их и множестве, дабы каждому в бытие хватало света сполна. Я восхищаюсь этим явлением вновь и вновь, каждую трезвую ночь. В один момент чары воззрения в небесную даль осек грохот замка и поворот ключа в скважине, подобно оковам на шее раба, звук заключен намертво словом хозяина, и не отворит его ни магия, ни металл, будь те сильнейшие в своем роде. Это практичный и предусмотрительный Хемсток закрывал свою обувную, что-то набуркивая себе под нос. Я ждал, неспеша подходил к нему со спины, и как только он сделал уверенный шаг в сторону дома, я немедля как подорванный преградил ему путь, что старик подпрыгнул от испуга чуть не присев.

– Сукин ты сын, Гриф душегуб, что тебе надо, – на одном дыхании проорал Хемсток, видно дух его переродился в сей миг и он успокоился.

Сдерживая смех, я готов был привести тысячи аргументов в свою защиту:

– Работа, сер, вы не можете меня прогнать, не сегодня, я ведь с потенциалом, мне осталось немного, я… вы…

Хемсток нервно захохотал, всем своим видом показывая, что я несу незыблемый бред:

– Ну ты одуревший и наглый юнец, думал, что у тебя есть шанс стать хорошим сапожником, да у тебя что не день то казус, а ля гость не прав, о кожа не сходится, подъем не учел, лекала, колодки, то нож, то чепрак, то мерки не те. Ты только свое самомнение откормил и ничему не научился, – и смех сменился гневом.

– Я стараюсь…, – дар речи пропал у меня, и громче чем шепотом я бы не вымолвил. Не желал, чтобы старик слышал мой бабий голос от поступивших к глазницам слез.

– Теперь же в учениках у меня Клотус Коль, – мастер сказал, как отрезал, обойдя столп в виде Грифа, и направился домой.

Меня неожиданно передернуло, и я осмелился идти за ним вслед и просить:

– Дайте мне еще один шанс… последний.

Не замедляя шаг, Кувин Молум Хемсток все хохотал:

– Последний отбыл два дня назад, как ты клялся приходить за пол часу к открытию, знай малец…, – тут он остановился и повернулся ко мне. Тон старика сменился, он стал говорить якобы рассудительно, – «Ты и дюжину старания не возложил, я один кто взялся тебя обучать, отсутствие трудолюбия и дисциплины твое проклятие, а обещания да клятвы потеха надо мной».

На этих словах я и остался стоять недвижим и лишь вглядывался, как старший Хемсток уходит в глубь улицы, и в еще различимом далеке у ворот своей маленькой, городской усадьбы его ожидал Хемсток младший. Сын, уже выше ростом отца, встречал его доброй улыбкой и вероятно хорошими новостями, учитывая как старик расслабился и приободрился.

В один момент стало и холодно, и одиноко. Звезды больше не грели. «Мне уже двадцать лет…», – думал я про себя. И стал напевать какой-то мотив, всплывший из памяти, дабы заглушить последующую череду мыслей. Я направился в сторону общежития, где до недавнего времени в славной четырехместной комнате обитали я и еще два таких же более – менее неудачника. По выходу из приюта, в котором последние годы я был редким гостем, нам, сборищу безродных федерации палатой выделялось безуплатное спальное место на первое время самостоятельного проживания.