Джин Вулф - Меч и Цитадель

– Должно быть, у тебя среди них остались подруги, – заметил я. – Разве больше никто из послушниц не предпочел мирскую жизнь?

Кириака пожала плечами:

– Даже не знаю. Никто из них мне ни разу не написал.

– Как ты себя чувствуешь? Не хочешь ли вернуться назад? Там начинаются танцы.

Прежде, пока речь шла о Пелеринах, взгляд собеседницы словно блуждал в коридорах времени. Сейчас она, не поворачивая головы, искоса взглянула на меня.

– А тебе самому туда хочется?

– Пожалуй, нет. В толпе мне всегда несколько не по себе, если только вокруг не друзья.

– Так у тебя есть друзья?

Казалось, она искренне удивлена.

– Не здесь… за исключением одной подруги. А в Нессе рядом со мной были братья по гильдии.

– Понимаю, – после недолгой паузы ответила Кириака. – Что ж, возвращаться к остальным нам вовсе незачем. Званый вечер продолжится до утра, а с рассветом, если архонту не надоест веселиться, в павильоне опустят шторы, чтобы свет солнца не проникал внутрь, а может быть, даже накроют сводчатым куполом весь сад. Мы можем сидеть здесь сколько пожелаем. Захотим чего-нибудь выпить или перекусить – подзовем проходящего мимо официанта, а когда рядом появится кто-нибудь, с кем нам захочется поговорить, остановим его и заставим развлечь нас беседой.

– Боюсь, я наскучу тебе задолго до конца ночи, – предупредил я.

– Вот уж нет! Думаешь, я позволю тебе много болтать? Нет, я намерена говорить сама, а ты будешь слушать. Для начала: знаешь ли ты, что очень красив?

– Я знаю, что ничуть не красив. Однако ты ни разу не видела меня без маски, а значит, не можешь знать, как я выгляжу.

– Ошибаешься.

С этим Кириака подалась вперед, будто затем, чтоб разглядеть мое лицо под маской сквозь прорези для глаз. Ее собственная маска, пара обрамлявших глаза миндалевидных петелек из узкой тесьмы того же цвета, что и платье, была так крохотна, что казалась всего лишь условностью, но придавала ее внешности налет экзотики, в иное время совсем ей не свойственной, а самой Кириаке, по-моему, внушала ощущение тайны, анонимности, избавлявшей ее от груза ответственности.

– Несомненно, ты – человек недюжинного ума, но на подобных приемах бывал куда реже, чем я, иначе давно освоил бы искусство судить о лицах, не видя их. Конечно, если тому, за кем наблюдаешь, вздумалось нацепить личину из дерева, не повторяющую формой лица, приходится нелегко, но даже в этом случае заметить можно очень и очень многое. Подбородок у тебя заостренный, верно? С небольшой ямочкой посередине?

– Заостренный – да, – подтвердил я, – однако без ямочки.

– Вот тут ты лжешь, чтоб сбить меня с толку, либо сам никогда в жизни ее не замечал. Форму подбородка я могу определять по талии – особенно у мужчин, в чем и заключается главный мой интерес. Тонкая талия означает заостренный подбородок, и форма твоей кожаной маски вполне позволяет в том убедиться. Вдобавок глаза… глубоко посажены, однако довольно велики и подвижны, что у мужчин, особенно узколицых, непременно сопутствует ямочке на подбородке. Скулы – их очертания самую чуточку видны под маской – у тебя широки, а из-за впалых щек кажутся еще шире. Волосы, судя по волоскам на тыльной стороне ладоней, темны, а губы тонки – их видно сквозь прорезь для рта. Поскольку целиком мне их не разглядеть, они изогнуты, словно лук купидона – самая соблазнительная форма мужских губ.

Не зная, что на это ответить, я многое отдал бы, лишь бы оставить ее как можно скорее, и наконец спросил:

– И теперь ты захочешь, чтоб я снял маску, дабы проверить точность всех этих суждений?

– О нет, нет, снимать маски нельзя – до тех пор, пока не заиграют обаду! Кроме того, подумай о моих чувствах. Если ты снимешь маску и, вопреки моему опыту, окажешься нисколько не красивым, я лишусь интересной ночи.

Рассматривая меня, она села прямо, теперь же улыбнулась и снова откинулась на диван, а ее волосы раскинулись по подушкам, окружив голову темным ореолом.

– Нет, Севериан, снимать маску с лица ни к чему, а вот снять маску с души придется. Чуть позже ты это сделаешь, показав все, что сделал бы, будучи волен делать что пожелаешь, а пока – рассказав обо всем, что я о тебе хочу знать. Ты прибыл из Несса – об этом мне уже известно. Отчего тебе так не терпится отыскать Пелерин?

Едва я собрался дать ей ответ, мимо нашего алькова прошла пара гостей – облаченный в санбенито кавалер с дамой, наряженной мидинеткой. На нас они только глянули мимоходом, и нечто – возможно, склоненные одна к другой головы, а может, незначительная перемена в выражениях лиц – подсказывало: они знают или, по крайней мере, подозревают, что на мне вовсе не маскарадный костюм. Однако я сделал вид, будто ничего не заметил, и сказал:

– Мне в руки случайно попало кое-что, принадлежащее Пелеринам. Хочу вернуть им пропажу.

– То есть чинить им зла ты не собираешься? – уточнила Кириака. – А можешь ли рассказать, что это?

Ответить правду я не осмелился и, понимая, что Кириака непременно попросит показать ей названное, ответил:

– Книга… старинная, великолепно иллюстрированная книга. Не стану делать вид, будто хоть что-либо смыслю в книгах, но почему-то уверен: она и в смысле религии многое значит, и сама по себе ценность имеет немалую, – и вынул из ташки ту самую книгу в коричневом переплете из библиотеки мастера Ультана, которую взял с собой, покидая камеру Теклы.

– Да, книга древняя, – подтвердила Кириака. – И, вижу, сильно подмочена. Позволь взглянуть?

Я подал ей книгу, и Кириака, перелистав страницы, поднесла ближе к светильнику, мерцавшему над нашим диваном, разворот с изображением сикинниды. Казалось, рогатые люди запрыгали, сильфиды дружно качнули бедрами в такт пляске пламени.

– Я в этом тоже мало что смыслю, – созналась она, возвращая мне книгу, – однако мой дядюшка разбирается в книгах прекрасно и, думаю, дорого бы за нее заплатил. Вот если бы он был здесь и смог поглядеть… а впрочем, так даже к лучшему: возможно, я сама попробую ее у тебя как-нибудь выманить. Каждую пентаду он отправляется в путешествие не хуже моих странствий с Пелеринами – и все ради поисков старинных книг. Даже в забытых архивах бывал. Ты о них слышал?

Я отрицательно покачал головой.

– И я знаю только то, что он однажды рассказывал, выпив чуть больше нашего домашнего кюве, чем обычно, да и рассказал, может статься, не все: за разговором мне постоянно казалось, будто дядюшка слегка опасается, как бы я не решилась отправиться туда сама. Я, разумеется, не решилась, хоть иногда и сожалею о том. Так вот, далеко на южных окраинах Несса, где большинство горожан не бывали никогда в жизни, так далеко вниз по великой реке, что люди обычно думают, будто город заканчивается намного, намного раньше, стоит древняя-древняя крепость. Все, кроме, возможно, самого Автарха – да живет его дух в тысяче преемников, – давным-давно позабыли о ней и места те считают нечистыми. Стоит она на высоком холме возле берега Гьёлля, взирая с его вершины на бескрайнее поле, усеянное полуразрушенными гробницами, и ничего, ничего не охраняет.