Джин Вулф - Меч и Цитадель

Оглядывая город внизу, я присел на корточки и положился на то, что плащ и капюшон цвета сажи укроют меня от бдительных взоров солдат. Железные решетки, коими в случае надобности запирали проемы арок под Капулом, оказались подняты: буруны там, где Ацис бился об их прутья, были видны даже издали. Сомнений не оставалось: Кириаку схватили либо, что еще более вероятно, просто заметили и доложили о ней. Вопрос, сколь много сил бросит Абдиес на ее поиски, оставался открытым. На мой взгляд, поднимать вокруг нее много шума архонту было бы не с руки – пускай уж лучше исчезнет как можно тише, и дело с концом, а вот меня он наверняка не упустит возможности арестовать, дабы принародно, в назидание противникам, казнить за измену законной власти в его лице.

Отведенный от быстрых вод Ациса, взгляд мой скользнул к недвижной глади резервуара. Слово, отпирающее замок шлюзовых ворот, я знал и не преминул им воспользоваться. Древний механизм заскрежетал, будто приведенный в движение призрачными рабами, и тихие воды тоже, бурля, быстрее течения Ациса, бушующего у подножья Капула, хлынули вниз. Там, далеко внизу, заключенные услышат их грохот, а те, кто прикован ближе всех к выходу, увидят белую пену бурунов. Не пройдет и минуты, как стоящие окажутся по щиколотку в воде, а спящие вскочат на ноги. Еще минута, и вода достигнет пояса, однако все они надежно прикованы к стене, и, стало быть, самым сильным придется поддерживать тех, кто послабее… а мне остается только надеяться, что никто не утонет. Между тем клавигеры, дежурящие у входа, оставив пост, поспешат к крутой лестнице, ведущей на вершину утеса, поглядеть, кто там озорничает с резервуаром…

И верно: едва резервуар опустел, неподалеку раздался дробный стук камешков, сыплющихся из-под их сапог. Закрыв за собой шлюзовые ворота, я осторожно спустился в осклизлый, почти вертикальный ход, которым вода ушла вниз. Здесь мне пришлось бы намного легче, если бы не «Терминус Эст» за плечом. Чтоб упереться спиной в стенку коленчатой, наподобие дымохода, трубы, с плеча меч пришлось снять, однако освободить руку, чтобы держать его, я не мог. Тогда я накинул перевязь на шею, опустил клинок с ножнами книзу и двинулся в путь. Дважды оскальзывался, но оба раза меня спасало очередное колено сужавшегося стока. Наконец, выждав достаточно долгое время, чтоб клавигеры успели вернуться на пост, и разглядев внизу красноватые отсветы факела, я вынул из ладанки Коготь.

Горящим столь ярко я с тех пор не видел его больше ни разу. Свет камня слепил глаза, а я, несший его над головою вдоль длинного коридора Винкулы, мог только дивиться, отчего он еще не спалил мне руку до кости. Меня самого, думаю, никто из заключенных не разглядел. Коготь заворожил их, как свет фонаря в ночи завораживает оленей среди лесной чащи: все они замерли, разинув рты, подняв к потолку усталые, поросшие бородами лица, а тени за их спинами сделались четкими, будто силуэты, вырезанные из металла, выкрашенного в цвет сажи.

В самом конце коридора, где вода уходила в длинный наклонный сточный туннель, ведущий под Капул, содержались самые слабые, самые хворые из заключенных, и там я увидел воочию, как благотворно сказалась на них сила Когтя. Те, кого не помнили стоящими во весь рост даже старейшие из клавигеров, вмиг стали высокими, сильными, крепкими телом. Я помахал им, хотя этого наверняка ни один не заметил, спрятал Коготь Миротворца в ладанку, и нас окружил мрак, в сравнении с коим ночь на поверхности Урд показалась бы ясным днем.

Поток воды отмыл сточный туннель дочиста, и спуск вниз оказался намного легче спуска из резервуара в темницу: этот сток, хоть и у́же, был куда менее крут, что позволяло быстро ползти вниз головою вперед. На дне его имелась решетка, однако во время одной из инспекций я обнаружил, что прутья ее проржавели почти насквозь.

В тот день, когда я ползком выбрался из-под Капула в серые предрассветные сумерки, весна сменилась началом лета, но в высокогорьях становилось тепло, лишь пока солнце держалось невдалеке от зенита. Однако спускаться в долины, где жались друг к дружке крестьянские домики, я не осмеливался и до вечера шел наверх, все дальше и дальше в горы, а плащ свернул скаткой и перекинул через плечо, придав ему как можно большее сходство с одеждами эклектиков. Кроме того, я разобрал «Терминус Эст» и снял с него гарду, так что клинок в ножнах казался издали посохом.

К полудню земля под ногами сменилась сплошным камнем, а путь стал так неровен, что карабкаться приходилось столько же, сколько идти. Дважды я замечал далеко подо мной блеск лат и, взглянув вниз, видел небольшие отряды димархиев, галопом мчащихся тропами, которыми большинство и пешком-то пройти себя не заставит – только алые кавалерийские плащи развеваются за спиной. Пригодных в пищу растений я не нашел, никакой дичи, кроме хищных птиц, паривших высоко в небе, – тоже, и даже если бы углядел неподалеку какую-нибудь другую живность, мечом ведь ее не возьмешь, а иного оружия при мне не было.

Да, все это выглядит довольно безнадежно, но, если уж начистоту, от горных пейзажей, от бескрайней панорамы империи воздуха просто захватывало дух. В детстве мы обычно не ценим красот природы, так как, еще не накопив в памяти множества подобных картин, со всеми сопутствующими им обстоятельствами и переживаниями, воспринимаем их крайне поверхностно, не видя, так сказать, под рябью на озере дна. Сейчас я смотрел на вершины в венчиках облаков, вспоминая, как выглядел Несс со шпиля Башни Матачинов, вспоминая, как оглядывал Тракс с донжона замка Акиэс, и, несмотря на все невзгоды, готов был лишиться чувств от несказанной радости.

Ту ночь я провел на голых камнях, кое-как укрывшись от ветра за скальным выступом. Поесть мне в последний раз довелось во время переодевания в Винкуле – казалось, не одну неделю, а то и не один год назад. На самом же деле с тех пор, как я отнес Текле изрядно сточенный нож, украденный с кухни, а после, словно завороженный, не мог оторвать глаз от струйки ее крови, алым червем выползавшей из-под двери в камеру, прошло всего-навсего несколько месяцев.

Что ж, по крайней мере, укрытие я выбрал удачно. Скала надежно преграждала путь ветру, и, оставаясь за нею, я будто бы отдыхал в тиши и покое какой-нибудь небольшой ледяной пещеры, но… шаг-другой в сторону – и несмолкающий ветер, учуяв жертву, вмиг промораживал до самых костей.

Думаю, около стражи я проспал без каких-либо запоминающихся сновидений, а после проснулся с ощущением – навеянным вовсе не сном, но неким чисто интуитивным чутьем или псевдочутьем, пробуждающимся в минуты усталости и страха, – будто надо мною склонился Гефор. Казалось, его зловонное ледяное дыхание щекочет лицо, а устремленные на меня глаза, утратив обычную блеклость, сверкают огнем. Без остатка стряхнув с себя сон, я обнаружил, что принял за зрачки Гефора пару звезд – крупных, необычайно ярких в чистом, разреженном воздухе.