Джин Вулф - Меч и Цитадель

– Что же за добычу такую Мясник, безмозглый убийца бегемотов, – заговорила Мать Волчица, покончив с проклятием, – мог отыскать здесь, в то время как ты, о муж мой, чующий даже ящериц, резвящихся на камнях гор далеко за пределами Урд, довольствуешься сухой костью?

– Я не питаюсь падалью, – коротко отвечал Отец Волк. – И не ищу червей в траве поутру, и не караулю лягушек на мелководье.

– Пожалуй, ради них и Мясник песни бы не завел, – рассудила его жена.

Тогда поднял Отец Волк голову, потянул носом воздух:

– Он охотится на сына Мешии с дочерью Мешианы. Сама знаешь, такое мясо на пользу никому не пойдет.

И Мать Волчица согласно кивнула, ибо и впрямь знала: из всех живых тварей лишь сыновья Мешии в отместку за убийство одного из своих истребляют всю стаю. Так повелось, потому что Вседержитель даровал им Урд, а они отвергли его щедрый дар. Завершив песнь, Мясник взревел так, что с деревьев посыпались листья, а затем завизжал, так как проклятия волков обладают особой силой, пока в небе светит луна.

– И что за беда с ним стряслась? – спросила Мать Волчица, вылизывая мордочку одной из дочерей.

Отец Волк вновь потянул носом воздух:

– Паленая шерсть! Горелое мясо! Он прыгнул прямиком в их костер!

Тут он и жена его рассмеялись – по-волчьи, беззвучно, обнажив все клыки до единого, а уши их поднялись торчком, точно шатры в пустыне: оба слушали, как Мясник ломится сквозь подлесок в поисках жертвы.

Дверь в волчий дом оставалась открытой, так как, когда хоть один из взрослых волков дома, им нет дела, кто к ним войдет, а выбраться после наружу из вошедших удается немногим. Из-за порога струился внутрь лунный луч (луна в волчьем доме – испокон веку желанная гостья), но вдруг в доме стало темно. В дверях остановился малыш, быть может, немного напуганный темнотой, но чуявший запах теплого молока. Отец Волк угрожающе заворчал, но Мать Волчица ласково, по-матерински окликнула мальчика:

– Входи, входи, маленький сын Мешии! Здесь и тепло, и чисто. Здесь найдется для тебя и молоко, и ясноглазые, быстроногие, лучшие во всем мире товарищи для игр.

Услышав это, мальчик переступил порог, и Мать Волчица, отодвинув в сторонку досыта насосавшихся молока волчат, прижала его к груди.

– Что проку нам в этаком создании? – удивился Отец Волк.

Мать Волчица от души рассмеялась:

– Обсасываешь кость добычи прошлого месяца и еще спрашиваешь? Разве не помнишь, как рядом бушевала война, как воинства принца Вешнего Ветра прочесывали леса? В то время ни один из сынов Мешии не охотился на нас: все они были заняты охотой друг на друга. А после их битв из дому вышли мы – ты, я, и весь Волчий Сенат, и даже Мясник, и Тот, Кто Смеется, и Черная Смерть – и долго бродили среди мертвых да умирающих, выбирая, что пожелаем.

– Твоя правда, – согласился Отец Волк, – принц Вешний Ветер сделал нам много добра. Однако этот волчонок Мешии вовсе не он.

Но Мать Волчица лишь улыбнулась и ответила так:

– Я чую дым битвы на его коже и в шерстке его головы. – (То был дым Красного Цветка.) – К тому времени, как из врат его стены выйдет маршем первая колонна, мы с тобой станем прахом, но эта первая породит еще тысячу, и наши дети, и их дети, и дети их детей не будут знать голода.

На это Отец Волк согласно кивнул, так как знал, что Мать Волчица куда мудрее него: если он чуял все, лежащее за пределами берегов Урд, то она ясно видела, чему суждено сбыться на будущий год, после больших дождей.

– Назову его Лягушонком, – сказала Мать Волчица, – ведь Мясник в самом деле караулит лягушек на мелководье, как ты и сказал, о муж мой.

Она полагала, будто сказала так, чтобы польстить Отцу Волку, столь охотно уступившему ее желаниям, но нет, все дело было в крови народа с вершины горы, текущей в жилах мальчишки: имена тех, в ком течет эта кровь, недолго остаются тайной.

Снаружи раздался дикий, протяжный хохот и визг Того, Кто Смеется.

– Он там, господин! Там, там, там! Вот он, след, вот, вот, вот! Сюда ведет, к двери!

– Вот видишь, – заметил Отец Волк, – что выходит, когда поминаешь зло? Назвать – значит призвать. Таков закон.

С этим он, сняв со стены меч, проверил пальцем остроту лезвия. Дверь снова заслонила тень. Проем двери был узок, ибо широкие двери ведут только в храмы да в дома глупцов, а волки были вовсе не глупы. Лягушонок закрыл собой большую часть проема, а Мясник загородил его весь, развернулся боком, чтобы войти, пригнул книзу огромную голову. Из-за толщины стен дверь казалась туннелем.

– Что ты здесь ищешь? – спросил Отец Волк, лизнув боковину клинка.

– Свое и только свое, – отвечал Мясник.

Смилодоны бьются парой кривых ножей, а этот был куда крупней Отца Волка, однако драться с ним в такой тесноте ничуть не хотел.

– Твоим оно не было никогда, – сказала Мать Волчица, опустив Лягушонка на пол и подступив к Мяснику так близко, что он мог бы ударить ее, если осмелится. Глаза Матери Волчицы сверкнули огнем: – Охотился ты не по закону, в запретном месте, на запретную дичь. Напившийся моего молока, он – волк, отныне и навсегда посвященный луне.

– Случалось мне видеть мертвых волков, – заметил Мясник.

– О да, и пожирать их трупы, хотя такой гнилью, осмелюсь предположить, погнушались бы даже мухи. Может, и мой труп сожрешь, если меня погубит упавшее дерево.

– Ты говоришь, он – волк? Тогда его полагается показать Сенату.

Мясник облизнулся, однако язык его оказался сух. Возможно, где-нибудь на просторе он и дал бы Отцу Волку бой, но затевать драку с обоими не осмеливался, да вдобавок прекрасно знал: стоит протиснуться в дверь, волки подхватят Лягушонка и унесут вниз, под землю, а там, в гробнице, в лабиринте из тесаных камней, Мать Волчица живо зайдет ему за спину.

– И какое же отношение имеешь ты к Сенату Волков? – хмыкнула Мать Волчица.

– Да уж не меньшее, чем он, – ответил Мясник и двинулся на поиски более легкой добычи.

Волчий Сенат собирался каждое полнолуние. Являлись на него все, кто мог, так как меж волками считалось, что не явившийся замышляет измену – к примеру, намерен переметнуться к сынам Мешии и стеречь их скот в обмен на объедки с кухни. Всякого волка, пропустившего два Сената кряду, по возвращении ждал суд и смерть от рук Матерей Волчиц, если Сенат признает его виновным.

Волчатам тоже полагалось предстать перед Сенатом, дабы любой взрослый волк, кто пожелает, мог осмотреть малышей и удостовериться, что их отец вправду из настоящих волков. (Порой волчица назло супругу ложится с псом, а сыновья псов с виду очень похожи на волчат, однако на их теле хоть где-нибудь да найдется белое пятнышко, ибо белый – цвет Мешии, запомнившего чистое сияние Вседержителя, и сыновья его, точно клеймо, оставляют пятнышки сего цвета на всем, к чему ни прикоснутся.)