Наталья Мар - Либелломания: Зимара

Вот почему он был такой бледный и чахлый.

– Постой, а второй кусок льда, в другом туалете – тоже ты?

– Ка-Пча меня попросил, – скромно поправил розовые очки Уё. – Мы с Шампу не знали, в какой туалет ты пойдёшь, и бросили в разные.

– Так это что же, – опешила я, – вся психушка была в курсе?

– Э… Ну… Кроме Гертруды и Мильтона.

– Только, боюсь, ключ уже не поможет, – я сглотнула ком. – Слышите? Вибрации нет. Грузовая гломерида улетела. Поздно…

– Да нет же! – возразили хором Уё и Шампу. – Давали сигнал тревоги. Санитаров вызвали наверх, в Загородный Палисад. Они там все кого-то ловят по всей Френа-Маньяне. Гломериду не выпустят, пока тщательно не обыщут.

Значит, Трюфель сбежал. И системное упреждение касалось его, а не меня. Я поднялась, шатаясь. Лицо и руки жгло от бумажных порезов. Я, наверное, оставляла за собой кровяной след, но в потёмках спящего бентоса капли не были видны.

– Спасибо, Шампу, спасибо, Уё. Передавайте привет Сомну. Пусть не переживает, я не в обиде.

Я скользнула в столовую, где витал сладковатый запах рассеянного сонного газа. И заперла за собой дверь зубным ключом. Он был гибкий, но идеально входил в скважину, не чета ледяным. Пройдя столовую насквозь, я заглянула во второй лифтовый холл, из которого сбежал Трюфель. Там на полу валялись куски фольги и стоял Вион-Виварий. Он весь дымился от злости и распекал санитара Трюфеля, саблезубую рыбу. Над ними порхал незнакомый санитар-скат, который методом исключения отвечал за Гертруду.

Зато в первом холле было пусто. Я тяжело прокралась туда по-пластунски, со странным ощущением после обморока, будто пол поднимался в гору. Планируя побег, я вовсе не предполагала, что маршрут обернётся вот так:

Зубной ключ с клёкотом пережевал штифты в замочной скважине. Лифт откликнулся на вызов и приветливо отвёл дверь. Внутри я из последних сил сфокусировалась на сенсорах и выбрала кнопку со стрелкой вверх. Поехали. На полу подрагивали обрывки фольги. Такое создалось впечатление, что Трюфель убежал голым. Когда лифт остановился, я прижалась к стене, готовая юркнуть в незнакомый коридор. Дверь открылась.

И я оказалась лицом к черепу с Видрой во втором холле бентоса.

Но я ехала вверх! Вверх!Я ничего не перепутала, рядом ещё горела та самая кнопка со стрелкой. Видра был ошарашен не меньше меня, с разницей лишь в знаке сюрприза: плюс и минус.

– Так-так! – Вион-Виварий шагнул в лифт и распахнул жёсткие крылья скарабея. – А ну-ка, Эмбер, иди сюда!

Следом механический скат спланировал в лифт и хлестнул меня хвостом.

Бз-з.

* * *

Иногда (ах, Эмбер, не лги себе, с тобой это постоянно…) задним умом невероятное сознаётся очевидным. Что касалось меня, смело можно было поменять голову и задницу местами, никто бы и не заметил, да и соображалось бы лучше. А главное, своевременно. Я лежала на железной паутине карцера лицом вниз. Дъяблокова поняла, что я не понимаю. И нарочно отправила к Сомну, чтобы избавиться от глупой шчеры.

«…Платон считал, что икосаэдр символизирует воду».

И я, и Норман спотыкались, переходя из комнаты в комнату. Думали, из-за гипнотической расцветки пола.

Норман обнаружил связи между комнатами, которых там не должно было быть. А я списала их на минипорты. Умная дура.

Переползая из коридора в холл, я чувствовала, чувствовала же, что двигаюсь вверх. Но не верила ощущениям. Я всё-таки была чуть менее сумасшедшей, чем думала.

На самом деле схему бентоса следовало не расправить, а скомкать. Потому что череда пирамидальных комнат складывалась в икосаэдр :

Во втором лифтовом холле я оказалась практически вниз головой относительно поверхности клиники. Поэтому кнопка, которую я приняла за выход наверх, вела туда, куда и указывала. На дно. Дверь карцера отворилась и хлопнула. Под занавес самобичевания Видра объявил:

– Скриба Кольщик!

Кай… помоги…

Днём у хибары Зеппе виднелись стелющиеся кустарники, сонные, окаменелые от мороза деревья, холмы с лысыми макушками, а вдали – полосатые скалы. С жилами грязи, гранита и снега. Но всё было исключительно в оттенках белого, серого и чёрного. Впервые оказавшись на улице после болезни, Бритц даже решил, что у него повредилось цветовосприятие. Он просто слишком долго не был на Зимаре. Дёргая дверь на себя, Кайнорт обернулся к оврагу в последний раз. Он совершил туда семь походов за двое суток. Одаривая презрением эмалированный шлем помойного ведра, спускался в овраг и вынимал из твердокаменного наста меч, сучковатый и губчатый от влаги. Без крепкой палки в руке нечего было и думать справлять нужду там, где вились охочие до голой задницы песцы. Зеппе и Нахель собирали кинетическую повозку – кинежанс – для выезда. Когда Бритц вернулся в хибару, то застал Деус колдующей над химическим эксикатором. Она держала за хвост пекловастика.

– Подкреплюсь и отправляемся, – Деус стряхнула слизь с пекловастика на пол. – Будешь пыхлёбку?

– Господи, разумеется, нет. Я надеялся, мне прибредилось, что вы этим питаетесь.

– Тогда жуй снег. Ты приел все пищевые капсулы. И не стоит недооценивать пыхлёбку. Я готовлю её так, что тысячи лет назад древние нохты устроили бы здесь резню, чтобы заполучить меня в жёны.

– В последнюю фразу следовало бы добавить «не», причём даже не принципиально куда…

Но оторвать взгляд от эксикатора было невозможно. Деус вылила туда минеральную воду и бросила пекловастика. Он крутился, нырял и в целом прекрасно себя чувствовал. Лимонная обезьянка мизинцем сняла с поверхности плёнку всплывшей слизи, и Бритц порадовался, что в этот миг Деус не видит его лица.

– Для пыхлёбки нужен щелочной бульон, а если в минеральной воде невысокий водородный показатель, то и умереть недолго.

Следом к пекловастику отправилась жирная зелёная…

– Химидия, или экспложаба, – пояснила Деус и заметила, что любопытство подтащило Кайнорта прямо за её плечо. Тем временем под крышкой эксикатора разыгралась битва. Пекловастик искусал экспложабу, а та в ответ слопала его целиком.

– Хорошенько покусанная экспложаба впитает ароматы бульона.

– Это ты придумала или Деа?

– А давай договоримся, песец, – резко обернулась Деус, – что ты не шутишь насчёт Деа, а я не выдираю тебе ноздри.

– Только наступи мне на ногу, и я пожалуюсь Нахелю.