Наталья Мар - Либелломания: Зимара

– Остановитесь! Первый закон робототехники вынуждает меня…

Но его собственный санитар оказался проворнее, и робот обмяк лицом в жиже.

Видра щёлкнул Гриоику. Латимерия цапнула меня за больную руку и выволокла в коридор. Пришлось едва ли не бежать за нею вприпрыжку, чтобы не упасть, а Вион-Виварий шагал рядом. Опять та же дверь. Опять карцер. Опять стащили пижаму и швырнули на гамак для буйных. На этот раз лицом вниз.

– В бентосе Френа-Маньяны я один решаю, когда кто-то голоден. Или болен. Или мёртв, – спокойно говорил Вион-Виварий. – Ещё выкрутасы, Эмбер Лау, и подсажу к тебе Скрибу Кольщика.

Скриба Кольщик – звучало как махина с топором наперевес, и в желудке скрутился клубок из нервов. Не сходи с ума, дурочка, всхлипнула я. Вряд ли пациентам позволялось держать топоры среди личных вещей вроде трусов и зубных щёток. Но меня всё равно колотило. Лежать на животе было куда страшнее: я не видела, что творит Видра, и если бы он только вздумал… Но дверь карцера хлопнула быстрее, чем жуть обрела конкретную форму.

* * *

Я сдалась к вечеру. Нет, не угрозам. Просто тело наконец определилось с приоритетным дискомфортом. Страшно хотелось в туалет. Первый шок поутих, болеутоляющее подействовало, и верх взяла физиология. Я взвыла и поклялась, что съем всё. Смотреть не могла на сопливый кисель, но терпеть позывы мочевого пузыря не могла сильнее.

– Тюлька без глупостей, – предупредил Гриоик. – Т-о-л-ь-к-о без глобустей.

– Хорошо-хорошо.

Застёгивая пижаму на ходу, я понеслась в туалет быстрее Гриоика. Там было зеркало. Не стеклянное, а лишь отполированный металл. Ясно, чтобы сумасшедшие не разбили. Зря я в него смотрелась. Даже после того, как я наспех ополоснулась над раковиной, моим отражением можно было жорвелов распугивать. И сон… Я вспомнила свой недавний сон о зеркале и сложилась пополам от душевной боли, лекарством от которой был разве что крик, переходящий в потную дрожь. На крик никто не пришёл. Кажется, невменяемый ужас тут был делом обыкновенным. А потом потащилась в столовую. Моя куча соплей так и скучала с тех пор, как утром её шлёпнули на стол. Теперь-то я с теплотой вспоминала те лепёшки из муки и глины, которые грызла в Каракурске семь лет назад, после больницы. Гриоик вручил мне ложку из мягкой пластмассы. Я стояла над жижей, цедила слюну, чтобы отлепить язык от нёба и открыть рот, и надеялась, что санитар не ляпнет что-нибудь неудобоваримое, но:

– Размошонка следует. Будет вкуснее.

– Что?!

– Р-а-з-м-е-ш-а-й к-а-к следует.

– Что там вообще в составе?

– Мне не извёстка.

Я размешала. И съела. Сопливый кисель удовлетворял и голод, и жажду, особенно жажду мести, крови и другого членовредительства, которую вызывал Гриоик. Подавляя приступы рвоты, я ловила себя на мысли, что это даже неплохо, что из всех санитаров мне достался этот идиот. Это было похоже на фатум.

Потом он потащил меня в коридор.

– Гриоик, мне больно, – взмолилась я, когда кабель впился в клюквенно-красный волдырь на правой руке. – Я сама пойду!

– Не положено. Ты склочна к побегу. С колонна к побегу. С кулоном к побегу, – он помолчал и взял себя в плавники. – С-к-л-о-н-н-а к победе.

– О, да, карась ты заржавленный.

И если это был фатум, значит, была и надежда на толику вселенской справедливости. Или вселенской иронии, которая работала надёжнее гравитации. Я думала, мы возвращаемся в карцер, но Гриоик отпустил меня у двери с табличкой «Отсек 6» на треугольной двери. Здесь, чёрт возьми, всё было треугольное и косое, даже жилые отсеки.

Как только Гриоик отпер дверь, двух пациентов внутри разбросало по койкам. По гамакам поменьше карцерного. Отсек был на троих. Я переступила порог, и третий гамак настойчиво потащил меня в угол. Гамаки во Френа-Маньяне, как оказалось, служили постелями, а при необходимости – смирительными рубашками. Только не из стальных канатиков, как в карцере, а из шёлковых нитей. Белья не полагалось. Одновременно со щелчком замка гамаки перестали вдавливать нас в углы. Я оказалась взаперти с двумя сумасшедшими. И им ничего не мешало придушить меня во сне. Или сожрать. Или чего похуже. Разумным показалось не спать всю ночь. В конце концов, в последнее время в сознании я провела времени гораздо меньше, чем без, и надеялась, что эффект у обморока накопительный.

В гамаке слева качался замотанный в эластичные бинты тип земноводной расы. Худой, с болотной кожей, сальной на вид, как у саламандры. Измусоленные ленты покрывали всё лицо, кроме рта. Он еле слышно шамкал и перекатывал язык. Справа напротив жужжал прыщавый парень с болтами в ушах, тот самый, который утром сыпал гайки в кисель.

– Отвали, – проквакал саламандровый рот. – Отвали, а то закричу!

Я вздрогнула: «Отвечать? Как разговаривать с душевнобольными? А со смертельно опасными? И стоит ли вообще? Впрочем, не лишним станет убедиться, кто из них реально не в себе…» Но в голову ничего толкового не пришло. Обваренная рука опять дико болела, кисель буянил в желудке. Парень с болтами кивнул в знак приветствия. Я спросила осторожно:

– Так ты всё-таки робот?

– Хоть для примитивной лузги это и неочевидно, – он многозначительно постучал по головкам болтов. – Еклер Ка-Пча.

«Разве у роботов бывают прыщи?»

– Разве роботов помещают в психиатрические клиники?

– Френа-Маньяна уникальна в своём роде. Я думал, меня просто отформатируют. Но кто-то исправно платит, чтобы держать меня здесь, среди бренных обёрток вроде тебя.

Стало интересно, сколько ещё уничижительных терминов он приберёг для обозначения людей. Может, имперский синтетик? Чушь, одёрнула я себя. Синтетики не ходят с болтами наружу. А вообще… вообще не всё ли равно? Веки набрякли и слипались.

– Сам такой, урод, – воскликнул рот в гамаке слева, – сам ты жаба, я тебя выковыряю из фольги и кишки высосу как спагетти!

Я подтянула ноги на гамак, поджала пальцы и схватилась за них руками.

– Его зовут Зев Гуг, – невозмутимо пояснил Ка-Пча. – Он треть триады. Горло-ухо-глаз: Гуг.

Он встал и отогнул бинты на лице Зева. У земноводного была совершенно гладкая голова без глаз и ушей, только узкие щели жабер приподнимались, чмокая, и дрожали на скулах, когда он дышал.

– Так это он в другой камере ссорится?

– Да, триада связана воедино. Сонар Гуг в пятом отсеке, у него уши. А их самка Бельма Гуг в первом. У неё глаза.

– Он не опасен?

– Абсолютно, если не совать пальцы ему в рот. Но может напугать такого вульгарного биотика, как ты. Я могу поделиться запасными ушными болтами с фасонным шлицем, силиконовая смазка поглощает до девяноста процентов шума.

– Нет, спасибо, – испугалась я и примерила на себя роль вульгарного биотика с болтами в качестве берушей. – Всё равно не засну.