Ольга Ясницкая - Кодекс скверны. Предтеча

– Простите мне мою грубость, госпожа, но вы, кажется, не понимаете, о чём говорите, – Восемьдесят Третья поджала губы.

– Так объясни.

– Большинство из нас понятия не имеют, что делать со свободой. Мы приучены подчиняться приказам, и из моих сестёр и братьев мало кто способен на самостоятельные решения. Мы совершенно не умеем жить среди свободных и всё равно будем искать кого-то на замену хозяевам. К тому же многие осквернённые сильно отличаются от людей, нас всегда будут бояться и обходить стороной.

В сказанное верилось с трудом. Разве так бывает, чтобы раб не мечтал о свободе?

– Выходит, свобода вам не нужна?

– Не знаю, не могу отвечать за всех. Может, и нужна, но не совсем та, о которой вы говорите. Освобождать нужно детей. Тех, кого не успел ещё изуродовать Легион. А таким как я лучше доживать свой век как привыкли.

Кажется, теперь всё встало на свои места. Годами осквернённым вбивают в головы, что они должны быть благодарны за то, что им предоставили возможность служить людям и что они не были убиты ещё во младенчестве. После такого, наверное, сложно приспособиться к новой жизни, и многие предпочтут оставить всё как есть только из страха перед неизвестностью. Тогда это, пожалуй, многое объясняет – и то, что никто из них даже не пытается сбежать из-под гнёта, и то, с каким восторженным безумием, вроде того Пятого, они сражаются и погибают под аплодисменты кровожадной толпы. Просто другой жизни они не видели.

– Значит, вам нужен тот, кто сможет разорвать этот порочный круг, а не бросит вам свободу, как кость собаке, – задумчиво проговорила Ровена.

– Скорее всего.

– А если вдруг найдётся такой человек, приняла бы ты его сторону?

Восемьдесят Третья сцепила пальцы и поднесла к губам, сосредоточенно обдумывая ответ.

– На этот вопрос я не могу вам ответить, госпожа, – наконец призналась она.

– Считай, что уже ответила, – Ровена рассмеялась и, посмотрев собеседнице прямо в глаза, заговорила. – Выслушай меня, пожалуйста. После того вечера я многое переосмыслила. Видимо, мне нужна была хорошая встряска, чтобы понять, кто я на самом деле и чего хочу от своей жизни. И это всё не без твоей помощи.

– Вы преувеличиваете мою роль, госпожа.

– Её сложно преувеличить, – возразила Ровена. Легата даже вообразить не может, насколько ценными оказались её слова о борьбе. – Поэтому сейчас я хочу, чтобы ты меня выслушала. Возможно, это прозвучит странно, но я готова стать тем человеком, который освободит осквернённых. Но без тебя я не справлюсь. Мне нужна твоя помощь! Твоя и всех, кто готов пойти не только против Легиона, но и против всего Прибрежья, если понадобится.

Восемьдесят Третья ошеломлённо уставилась на Ровену. Тень недоверия скользнула по её лицу, уголки губ еле заметно дрогнули:

– Не понимаю, чего вы добиваетесь? Или это какая-то шутка?

Ровена сдержанно вздохнула. Глупо было надеяться, что она вот так вот просто возьмёт да поверит. Нет, нужно что-то весомое, что поможет убедить легату в её искренности. Но, раскрывшись, не подпишет ли она себе тем самым смертный приговор? Ведь она полностью передаст свою жизнь в её руки. Стоит ли так рисковать? Или всё-таки отступить, пока не поздно? Сдаться и надеяться, что всё обойдётся, или просто смириться, в конце концов.

Смирение… Какое же горькое на вкус это слово! И запах у него точно у тлена, как и запах участи, уготованной для неё дядей.

– А ты сама узнай! – Ровена решительно протянула Восемьдесят Третьей руку.

Та испуганно округлила глаза и замотала головой:

– Нет-нет, я не могу!

– Можешь! Я хочу, чтобы ты увидела.

– Вы не понимаете… Это больно!

– Больнее мне уже не будет. Ну же, смелее!

Восемьдесят Третья недолго поколебалась и, коротко выдохнув, слегка сжала протянутую руку. Кожа под её пальцами побелела, давящая боль впилась в виски острыми шипами.

Ровена вскрикнула, но не услышала собственного голоса. Тишина накрыла всё вокруг глухой пеленой, смолк щебет птиц в саду, шелест листьев над головой. Чужая воля рванула её в удушливую черноту, сжала, как синичку в огромной ладони.

«Воздух! Мне нужен воздух!»

Ровена начала задыхаться, первобытный ужас леденящей волной окатил её с головы до ног.

«Она убьёт меня! – судорожно промелькнуло в голове. – Зря я ей доверилась».

Невидимая рука внезапно отпустила, оставив её парить в беззвучной пустоте. Ровена жадно глотала воздух, пытаясь усмирить вырывающееся сердце.

«Где я? Что это за место?»

Из темноты проступило лицо отца. Глаза, полные нежности и умиления, смотрели сквозь неё, куда-то в пустоту.

– Папа? – прошептала Ровена. Голос вернулся, и она повторила, но уже громче. – Папа! Ты меня слышишь?

Он не ответил. Это не призрак – воспоминание! Восемьдесят Третья проникла в её память.

Разноголосый шёпот заполнил бесформенное пространство. Некоторые фразы звучали отчётливо, но отрывками, без какого-либо смысла, другие и вовсе не разобрать. И вот уже вместо отца перед ней добродушное лицо старой няни, которое тут же сменилось на Максиана с хитрой улыбкой на устах.

Лица, знакомые и давно позабытые, мелькали одно за одним, словно ветер перелистывал страницы раскрытой книги. Голова закружилась от мелькающих образов, которые вскоре слились в одну сплошную размытую полосу.

– Она слишком мала для такого! – прогремело вдруг отчётливо, и гомон стих.

Ровена рассматривала лицо Севира со строгим взглядом из-под светлых бровей.

– Слишком мала… – повторил голос, и образ ослепительно ярко вспыхнул.

Она зажмурилась, выждала, пока свет перестанет бить в лицо, а когда открыла глаза, обнаружила, что стоит посреди засыпанной песком площадки. Вокруг неотличимые друг от друга фигуры в чёрной, до боли знакомой форме, издалека доносятся зычные крики, солнце нещадно палит над головой.

Терсентум. Она снова вернулась в тот день.

Ровена медленно повернула голову в надежде увидеть отца. Её догадки подтвердились: он стоял рядом и молча наблюдал за осквернёнными.

– Папа! – позвала она.

Он не шелохнулся.

– Папа, это же я! Прошу, ответь!

– Храни свою тайну, или окажешься на их месте, – его голос, начисто лишённый интонации, звучал неестественно холодно. – Или окажешься на их месте… На их месте!

Последнюю фразу он прокричал и резким рывком обернулся к ней. Ровена едва сдержала вскрик: багровые как кровь глаза сверлили её немигающим взглядом.

– Вы осквернённая! – вдруг воскликнул отец голосом Восемьдесят Третьей.

Слова прозвучали как обвинение, и на Ровену вдруг накатила злость за то, что та так беспардонно копалась в её голове, заняла место отца, а теперь ещё упрекает в чём-то.

– Не смей осуждать меня! – она вцепилась в плечо лжеотца.