Шон Мур - Проклятье шамана

Бодрящая свежесть наполнила трюм, выметая гнилостные запахи трюмной воды и крысиных нечистот. От нечего делать Конан разглядывал приземистую дубовую дверь. Внезапно она отворилась, впуская внутрь троих вооруженных мужчин. Они принесли ему пищу и воду.

Конан проглотил свой скромный завтрак, которым едва можно было накормить ребенка. Что ж, он вряд ли мог рассчитывать на что-либо большее. Потом Джатил заменил засохшую коркой повязку новым куском тряпки и смыл кровь с прокушенного уха. Сметая крысиный труп, вендиец с удивлением посмотрел на варвара и лишь покачал головой.

Так и не проронив ни слова, они ушли, заперев за собой дверь.

Чуть позже в окошке появилось злорадное лицо Кхерета. Он прорычал сверху несколько оскорблений, на что незамедлительно получил столь же любезный ответ. Устав пререкаться, капитан убрался вон и больше не появлялся.

Вплоть до самого вечера Конан не слышал ничего интересного, пока наконец до него не донеслись громкие голоса.

Узнав голос кормчего, киммериец прислушался.

К счастью, стигиец повысил голос, он, судя по всему, с кем-то отчаянно спорил. Вскоре послышалась и речь оппонента.

– Я командую этим кораблем, Чадим! Правда, по возвращении ты имеешь полное право поставить вопрос о моей отставке! – Оскорбительный тон наверняка принадлежал Кхерету.

– Об отставке столь уважаемого человека? Чепуха! Я прекрасно понимаю, что нам нужно спешить и что предлагаемый вами маршрут действительно сэкономит несколько недель. Однако большинство купцов избегает этих мест – и не зря!

– Не смей меня сравнивать с твоими жалкими торгашами. Я никогда не верил их бредовым россказням. Все эти слухи – ложь от начала и до конца, выдуманная пьяными брехунами с одной только целью: выклянчить кружку пива у таких же легковерных тупиц, как ты. Боюсь, что ты слишком много времени проводишь в этих заплеванных портовых тавернах. А твои душещипательные небылицы способны напугать разве что скудоумных трусов.

Чадим выдержал паузу, прежде чем ответить.

– Хотелось бы верить, мой адмирал…

– С меня достаточно! Ступай на корму и займись своим делом. Мы пройдем сквозь петлю Небеки еще до восхода.

Голос Кхерета смолк, и его шаги растаяли где-то в заднем конце корабля.

Чадим обменялся еще несколькими фразами с командой, но Конан уже не мог разобрать их смысла. Он лежал на своем жестком ложе, гадая, что за странную петлю упомянул в разговоре Кхерет. В отличие от капитана, он верил большинству моряцких историй, По своему опыту варвар знал, что они несли известную долю правды. Вот рассказы о несметных сокровищах, зарытых-де там-то да сям-то, – совсем другое дело! Тут он не верил ни единому слову.

Пока Конан ломал голову над решением сей интригующей загадки, последние лучи садящегося солнца покинули мрачный трюм, погрузив его во тьму. Несмотря на все попытки продолжить размышления, он быстро погрузился в легкую дремоту. Постоянная боль в надорванном ухе и раненой голени утомила его вконец. Не в силах сопротивляться навалившейся усталости, он уронил тяжелую голову и сомкнул свинцовые веки. В следующий миг Конан шумно храпел, слишком обессиленный для того, чтобы рассуждать о какой-то там «петле», и позабыв даже о своих кошмарах.

Проснувшись, он обнаружил себя объятым кромешной тьмой, сравнимой разве что с мраком стигийской гробницы. Конан посмотрел в свое окошко, но увидел лишь чернильную черноту затянутого облаками неба. Сверху доносилось тихое шарканье караульных, добросовестно совершавших обход.

Затекшая голова гудела, а сплошное облако боли не позволяло на чем-либо сосредоточиться. К удивлению, он заметил, что весь дрожит, – и это несмотря на адскую духоту. Крупные капли пота градом катились с лица, пропитывая грубую тряпку и обжигая рубцы. Конан сразу же узнал первые симптомы лихорадки. Так ему предстоит провести всю ночь! Хорошо, хоть крысы пока не беспокоили.

Теплый ветер, струившийся сверху, приятно теребил волосы. Раскатистые удары волн и пронзительный скрип мачты свидетельствовали о том, что «Мистрисс» уверенно набирала скорость. Неудивительно, что Кхерет выбрал именно этот маршрут: как бывший адмирал, он располагал изрядным багажом знаний о направлениях ветров и подводных течений.

Знакомый до боли звук раздавался за дверью. Он сразу его узнал: скрежет меча о точильный камень. Часовой терпеливо обрабатывал свой клинок, прибегнув к распространенному среди солдат способу скоротать ночь.

Сдерживая стон, Конан крошил друг о друга зубы, тщетно пытаясь пересилить все возрастающую боль.

Неожиданно бледные блики разбрелись по стенам, заставляя варвара посмотреть наверх. Словно тяжелый занавес, облака расползлись, обнажая диск полной луны. Тусклый горящий головень болезненно-желтого цвета приковал его взгляд. Будто зачарованный, он наблюдал за тем, как луна растет, превращаясь в огромный выпученный глаз.

Глухое завывание ветра наполнило уши.

Испуганно охая, варвар зажмурил глаза, однако изображение зловещего светила неизгладимо отпечаталось в его мозгу. Руки начали безотчетно трястись, и эта неудержимая дрожь пронеслась по всему телу. Извиваясь и корчась в пределах, в которых позволяли веревки, Конан приподнял голову и посмотрел на свои пораженные лихорадкой члены.

Шершавая бечевка затянулась сильней, глубоко врезаясь в тело и вызывая новое кровотечение из почерневших рубцов. Кожа нестерпимо чесалась, как будто бы тысяча муравьев сновала по нему взад и вперед.

В тусклом свете луны было видно, как из трясущегося тела прорастает грубая белая шерсть, а конечности опухают и вытягиваются до чудовищных размеров. В носу назойливо присутствовал запах пота, но это не мешало вдруг обострившемуся обонянию уловить сотни других ароматов. Они проникали отовсюду: с палубы, с моря, а может, и с самого морского дна… Это были запахи его жертв!

Конан задрожал.

Руки, способные шевелиться разве что в запястьях, пылали, точно погруженные в кипящее масло. Они были крепко привязаны к бедрам, и варвар чувствовал… нет, слышал, как уродливые пальцы растут, разрывая кожу. То же самое происходило с ногами, которые безобразно кривились, приобретая форму обезьяньих лап. Длинные пальцы корчились и извивались, как черви, покрываясь все той же белой шерстью.

Конан пытался кричать, но из груди вырывалось одно лишь утробное бульканье. Лоб и нос испытывали разрушительное давление, как будто внутри черепа что-то раздувалось и пухло, пытаясь выйти наружу через лицо. Почувствовав во рту вкус крови, он провел языком под надтреснутым деснам, поражаясь тому, сколь остры теперь были его зубы. Нижняя челюсть безобразно выдвинулась вперед, растягивая кожу со звуком, похожим на тот, что издает разрываемый на части ремень.