Натали О`Найт - Зеркало грядущего

Взгляд немедийца скользнул левее, и он опешил. Вот так сюрприз! Король! Сам король! Его Величество Вилер Третий изыскал возможность прервать утреннюю трапезу и насладиться забавной сценкой. А он, признаться, и не рассчитывал, что сам государь снизойдет до роли судьи. Вот так дела! С другой стороны, кому Вилер мог доверить эту роль? Валерия с Нумедидесом нет в Тарантии. Госвинта, мать старшего принца, говорят, выжила из ума и почти не появляется на людях. Так что, если задуматься, то аквилонскому королю некого и выставить вместо себя. Он прижал руки к груди и церемонно поклонился аквилонскому самодержцу. Вилер сдержанно кивнул в ответ.

К Амальрику приблизился герольд в красном жакете с широкими рукавами вверху, так что казалось – плечи его неимоверной ширины. Он держал в руках бархатную подушечку, на которой лежали два меча. Барон с подчеркнутым безразличием взял тот, что лежал ближе – он знал, что клинки совершенно равноценны – Дуэльный Кодекс требует, чтобы их клинки не разнились по длине больше чем на верхнюю фалангу большого пальца руки и были выкованы из одинаковой стали. Обычно их лезвия не полировались, крестовина была простой, без всяких украшений, а рукоятка вытачивалась из дерева и не обматывалась ремнями, как это часто практиковалось в настоящем бою, чтобы не скользили руки. На клинке запрещалось наносить руны или девизы, в общем, все то, что может быть истолковано как магия.

Да, нелепейшая история! Амальрик, конечно, не раз слышал о том, что граф Троцеро отличается вспыльчивым и довольно вздорным нравом, – однако случившееся переходило все границы. Не будь вокруг радостно пялящихся придворных, пришедших в восторг от неожиданного развлечения, возможно, он еще сумел бы замять дело. Но теперь обратной дороги нет!

Он краем глаза взглянул на Вилера – похоже, короля вся эта история привела в такое же недоумение, как его самого. Отчасти он сочувствовал аквилонскому владыке – ведь когда решалось дело чести, вмешиваться тому не позволял этикет. Кроме того, барон Торский не был подданным Короны, да и пуантенец, формально вассал Вилера, был скорее неверным союзником, чем близким другом, и обращаться с ним приходилось крайне осторожно, точно с хрупким сосудом, – или с ядовитым гадом. И потому Его Величеству ничего другого не оставалось, как обратиться к соперникам с примиряющей речью, заклиная их ограничиться первой кровью.

Что касается Амальрика, он был бы рад обойтись без крови вообще. Разумеется, понятие чести и достоинства было столь же близко его сердцу, как и любому уроженцу Пуантена или Аквилонии, а гордости у него было, пожалуй, поболе, чем у них всех, вместе взятых, – однако он слишком дорого ценил свою жизнь, чтобы позволить себе рисковать ею по пустякам. И необходимость драться из-за подобной безделицы удручала его сильнее, чем он мог бы выразить.

И все же им суждено было сойтись в поединке. Противники обменялись положенными фразами, поклонами, обратились с молитвой к Митре и со словами благодарности и просьбой справедливого суда к повелителю… Амальрик проделал все это с явной неохотой. Он уже прикидывал, как поскорее ранить Троцеро, – слегка оцарапать плечо или руку, – чтобы прекратить нелепый поединок… и едва не поплатился жизнью за собственную самоуверенность.

Пуантенец атаковал его бешено, с убийственной яростью, не давая растерянному немедийцу ни мгновения на раздумье. Меч его свистел, разрезая воздух, и барону огромного труда стоило отразить первые удары. Ему пришлось отскочить назад, и он, забыв про мокрые камни, подскользнулся и чудом удержал равновесие, едва не растянувшись на брусчатке…

Дамы ахнули. А в глазах Троцеро вспыхнуло злое торжество. И лишь после этого Амальрика вдруг обожгло – граф и вправду стремится убить его. Не унизить, не поранить слегка, чтобы удовлетворить вскипевшую гордыню, не покалечить, в конце концов, а именно – убить!

Это было нелепо, – и Амальрик лишь сейчас понял то, о чем догадаться ему следовало с самого начала: стычка в трапезной всего лишь предлог для пуантенца, который затеял свести с ним какие-то иные, куда более личные счеты. Он не помнил, чем мог так оскорбить графа… они ведь почти не были знакомы, и барон мог по пальцам пересчитать те случаи, когда им доводилось перемолвиться хотя бы парой слов… Но сейчас это не имело никакого значения. Глазами Троцеро на него смотрела смерть. И немедиец, мгновенно подобравшись, с той быстротой, что уже не раз спасала ему жизнь, стал атаковать, пожалев, что это всего лишь дуэль, а не настоящий бой, где он мог одним взмахом дарфарской палицы раскроить череп старому интригану.

Несмотря на искушенность в воинском деле, барон Торский ненавидел дуэли. Что может быть смешнее и гаже двух забияк, которые наскакивают друг на друга и тыкают игрушечными железяками на потеху толпе! В дуэли, хочешь не хочешь, приходится следовать всяким дурацким правилам, придуманным трусами. То ли дело настоящий бой! Бой не на жизнь, а на смерть! Бой без правил, где побеждает сильнейший, где нет места поблажкам и околичностям, вроде того, что нельзя добивать павшего противника. А почему нельзя, если это твой враг и ты жаждешь его смерти? Быть может, ты и жил-то ради того, чтобы перерезать ему глотку!

Но что же движет графом? К чему пуантенский шут разыгрывает весь этот спектакль? Чем ему не угодил осторожный дуайен, который всегда по десять раз взвешивал каждое слово, прежде чем разрешить ему сорваться с языка? Конечно, нельзя не признать, что Троцеро и по сей день не растерял запас отваги и безрассудства, а по его движениям видно – в молодости он был непревзойденным фехтовальщиком.

Амальрик подпрыгнул – Троцеро попытался подсечь его – и в прыжке ответил страшным ударом сверху. Граф молниеносно вскинул меч и ловко отразил его выпад. «Да, любезный пуантенец, – подивился Амальрик такому мастерству, – мало кто в Хайбории сумел бы устоять против этого приема. Ведь это придумка коварных гирканцев! А ты, похоже, и вправду мастер клинка. Но время, время, граф… Непримиримое время, которое не признает былых заслуг и беспощадно к тем, кто разменивает пятый десяток. Время покровительствует молодым и им, только им, дает шанс! А старики должны сидеть у камелька и вспоминать о былом, а не размахивать оружием, веселя охочую до зрелищ публику! Ведь не прошло и четверти клепсидры, а твой меч уже вздымается куда реже. Вон и пот по лицу градом покатился, и дыхание сделалось прерывистым и хриплым. А ведь это только начало…»

Немедиец решил ограничиться тем, что парировать все удары противника – по его расчетам, Троцеро должен будет выбиться из сил, и поединок прекратится сам собой. Потом можно будет попытаться найти общий язык с пуантенцем. В конце концов не зря же говорят, что он весьма неглуп. А раз так – должен внять голосу рассудка. Хуже будет, если граф не отступится и будет и дальше воображать себя древним героем Астельдом, поражающим Хоротскую Гидру. Тогда придется его ранить, но не сильно, так, чтобы обездвижить. И честь пуантенца будет спасена, но политического скандала можно будет избежать. А то виданное ли дело – немедийский посланец, глаза, уши и язык венценосного Нимеда, убивает аквилонского вельможу. Да еще не кого-нибудь, а владыку Пуантена, на котором только и держится мир с Гарантией! Вряд ли Вилер поблагодарит его за это. А еще Марна! Не зря старая ведьма предупреждала его, чтобы он не трогал южанина. Будто чуяла, чем все может обернуться… Да, здесь попахивает жареным… Если он, не приведи Митра, поразит Троцеро, то всем его планам – конец и из Тарантии придется убираться. А что дальше? Возвращаться в Бельверус? Чтобы весь двор шушукался за его спиной, а чопорные нобили сетовали, что из-за бестолкового посланника подмочены отношения с дружественной державой! Нет уж, тогда лучше вернуться в Хорайю и вновь поступить на службу к Ясмеле, простым начальником стражи!