Натали О`Найт - Зеркало грядущего

Но, слава Митре, – прости, что я говорю так о твоем предке, – Хаген почил в бозе, и Аквилония разделилась натрое. Это было на руку Пуантену, ибо каждой из провинций в отдельности нам не стоило труда противостоять, – до тех пор, пока они бы не объединились.

В ту пору наместником Шамара был твой отец, Орантис Антуйский, достойный нобиль, отважный, честный и справедливый. Его государство было первым из аквилонской триады, с кем мы заключили перемирие. Я стал частенько гостить в аквилонской столице и наконец удостоился чести быть представленным королеве Фредегонде. Когда я, после почтительного поклона, поднял глаза на супругу светлейшего герцога, то обомлел – передо мной стояла Мелани, моя Мелани, которая после вступления в брак и коронации приняла, как велит обычай, новое имя, данное ей жрецами Митры.

Она тоже узнала меня, но не подала виду. Потом я, улучив момент, встретился с ней в тайной комнате Шамарского дворца – ее слезы и объятья лучше всяких слов доказали, что она по-прежнему любит меня. Однако Хаген устроил ее брак с Антуйским герцогом, и у нее не достало сил противиться воле отца, хотя о чувствах в этом союзе – прости за откровенность, Валерий, – не могло быть и речи. Я был в отчаянии, сердце мое разрывалось на части – я был без ума от Мелани-Фредегонды, но долг гостеприимства и политические соображения заставляли меня подавлять мою страсть и стараться держаться подальше от королевы Шамара.

Но мы продолжали тайно встречаться, не в силах погасить жар сердец. Мелани, ибо для меня она навсегда останется Мелани, безраздельно царствовала в моей душе. Но мы оба понимали, что так дальше продолжаться не может – наша тайна могла открыться в любой момент, и тогда… страшно подумать, что могло бы случиться тогда. В один вечер Мелани была возбуждена более обычного. В ответ на мои расспросы она призналась, вся в слезах, что согрешила перед Митрой и передо мной, обратившись к колдуну, о котором ей рассказал брат, маркграф Серьен Гандерландский, гостивший в ту пору в Шамаре. Маркграф возглавлял полусветское, полумитрианское сообщество, чьей целью было истреблять клевретов Тьмы на просторах солнечной Аквилонии. Мелани, чьи сердечные порывы порой оказывались сильнее всех доводов рассудка, тайком пробралась к колдуну и предупредила его о готовящейся над ним расправе. В благодарность, тот научил ее неким заклинаниям, что должны были избавить ее от наваждения любви ко мне. Бедняжка полагала, что тем самым она отдала свою душу Сету, но она не в силах была более разрываться между мной и законным супругом.

Прознав о ее „вероломстве“, как назвал это Серьен, охотник за колдунами пришел в ярость и в сердцах рассказал Орантису Антуйскому, что жена его якобы вступила в сношение с силами Тьмы. Герцог, разумеется, не поверил нелепым обвинениям, разразился грандиозный скандал, и разгневанный Серьен удалился в свое королевство. Не минуло и двух лун, как он скончался от разрыва сердца. Поговаривали, впрочем, что не обошлось там без чернокнижия. Возможно, это отомстил непримиримому маркграфу один из тех, кого он преследовал с таким ожесточением…

Однако отъезд Серьена Гандерландского не принес нам облегчения. Не знаю, помогли ли заклятья колдуна, или это сама жизнь сыграла с нами злую шутку, однако Мелани резко охладела ко мне. Она избегала моего общества, подолгу не выходила из своих покоев и, как я впоследствии узнал, не на шутку увлеклась черной магией.

Сердце мое разрывалось на части, хотя рассудком я понимал, что разрыв наш необходим, ибо моя с Мелани любовь не имеет права на существование. Никто из нас – и тебе, Валерий, известно это не хуже, чем кому бы то ни было – по долгу рождения не волен жить сообразно своим желаниям. И все же томление безответной страсти испепеляло душу, и порой мне казалось, я лишаюсь рассудка.

Я уехал из Шамара… правильнее будет сказать – я бежал оттуда, как дикий зверь. Восемь лун я провел в добровольном заточении, никому не показываясь на глаза. Все государственные дела вели за меня доверенные вельможи. Вскоре я узнал, что у королевы родился сын, его назвали Валерий, и поверь мне, мой принц, я искренне желал счастья этой достойной семье и, Митра свидетель, сделал все, чтобы не мешать этому счастью. И наконец, спустя год или два, отважился вновь посетить Шамар, дабы удостовериться, что полностью излечился от пагубной страсти.

Когда я вновь предстал пред светлые очи королевы, то понял, что прошедшие зимы лишь укрепили мою любовь. Мне удалось увидеться с Фредегондой наедине, однако не о любви был наш разговор. В порыве откровенности она поведала мне вещи, которые мой разум и по сей день не в силах вместить в себя. Я дал королеве клятву, что никогда, покуда смерть не вырвет ее из подлунного мира, не открою ее тайну ни одной живой душе, и потому, мой принц, я ничего не скажу тебе об этом. Ты скажешь, что твоя мать погибла. Что ж, пусть это так, но я не присутствовал при ее смерти, а посему не вправе нарушить данное ей обещание, ибо в час своей кончины она не дала мне позволения сломать печать молчания, наложенную на мои уста. Скажу только то, что после той ночи я совсем помешался с горя и одно время даже помышлял убить Орантиса Антуйского, в надежде, что после его гибели мы сможем соединиться с моей возлюбленной. В порыве отчаяния я рассказал ей о своих планах, но она запретила мне даже думать об этом, пригрозив, что если я решусь на такое злодейство, она отомстит мне страшной карой. В ту пору, все лучшие силы Аквилонии объединились, чтобы дать отпор воинственным киммерийцам, посягнувшим на наши северные границы, и защитить форт Венариум, недавно возведенный нашими доблестными пионерами. Мы должны были встретиться там с герцогом, и я хотел после штурма вызвать его на дуэль, дабы кровью его или своей разомкнуть порочный круг.

Но мне не дано было привести свой замысел в исполнение, ибо отец твой пал, защищая Венариум. А перед той страшной ночью герцог поделился со мной своей горестью: он потерял или у него похитили фамильный оберег – изображение Пресветлого. Этот талисман, который, как ты знаешь, выкован был еще при валузийском короле Кулле, дарует своему владельцу неуязвимость в бою, – его не может поразить металл, будь то железо, бронза или медь, или даже золото, серебро и платина. Злые языки говорили, что всем своим многочисленным победам на поле брани Орантис Антуйский обязан магии амулета. Я не верю этому: герцог был отважен, как тауранский тур, которому неведомо чувство страха. Его ничуть не пугало то, что придется идти завтра в бой без защиты талисмана, – и все же, с той самой минуты, как он обнаружил пропажу, его терзали дурные предчувствия. А ты сам знаешь, Валерий, как суеверны бывают воины… И оказалось, страхи его были не напрасны. Твой отец, принц, пал от арбалетной стрелы, которая пробила его сердце.