Натали О`Найт - Время жалящих стрел

Казалось, за нарочитой грубостью речи Троцеро стремился скрыть обуревавшие его чувства.

– Право, граф, – попытался он урезонить старого вояку. – Вы достаточно сделали для нас. От лучшего друга едва ли можно было бы требовать большего!

– Но я больше, чем друг тебе, Валерий! – отозвался пуантенец со странным надрывом, но вдруг осекся и добавил почти шепотом, – Умоляю, отправимся со мной в Пуантен. Я все объясню тебе там – ты поймешь…

Принц покачал головой. Настойчивость Троцеро пугала его, и он сопротивлялся больше из упрямства.

– Поймите, граф, находиться в Пуантене для меня слишком опасно – и для вас также. Если король Аквилонии узнает о моем местонахождении, провинция будет предана огню и мечу! С моей стороны было бы черной неблагодарностью так отплатить вам за вашу преданность Рубиновому Трону.

Троцеро нахмурил брови. Чуть отодвинув занавеску, он выглянул наружу. Они двигались к реке тем самым маршрутом, которым он преследовал Амальрика и Тараска. С тех пор не прошло и пол-луны, а кажется, что это было много зим назад.

Карета свернула в переулок Медников, и граф дал знак, чтобы они остановились.

Троцеро открыл дверцу, поморщившись, выбрался наружу и протянул руку Валерию, но молодой принц сделал вид, что не заметил ее и вылез сам, без посторонней помощи.

– Вы что-то желаете мне сказать, граф, так, чтобы не слышали слуги?

Пуантенец кивнул. У него оставалось совсем мало времени, чтобы убедить сына отправиться с ним.

– Ты должен поехать со мной, Валерий! Пойми, король Аквилонии не указ владыке Пуантена! Я давал клятву королю Вилеру, а не Нумедидесу. Отныне Пуантен – вольная держава. И ты, Валерий, стоит тебе лишь пожелать, станешь наследником ее короны!

Яснее выразиться он не мог.

Но каково же было изумление графа, когда в ответ Валерий лишь вновь покачал головой.

– Власть не прельщает меня, Троцеро! По крайней мере, в Пуантене.

Троцеро почувствовал себя оскорбленным. Мелани, помнится, говорила ему то же самое…

– Моя вотчина мала для тебя, принц?! Мне она всегда была в самый раз, но, должно быть, у молодых размах иной. Так что же… – Он вздохнул. – Если Пуантен недостаточно хорош – к нему можно присоединить Зингару. А затем и Аргос. Я долго думал об этом, Валерий. Это вполне возможно. И, стоит тебе пожелать…

Принц предостерегающе поднял руку.

– Прошу вас, граф, вы поняли меня превратно! Я отнюдь не пытался оскорбить вас пренебрежением к вашей отчизне. Мне ли не знать о славе Пуантена! Но поймите, я не могу согласиться.

– Но почему?! – Крик это вырвался у Троцеро, точно рык раненого зверя. – Почему?

Валерий с недоумением взглянул на него.

– Потому что я не являюсь вашим наследником, граф. И пуантенская знать никогда не примет меня.

– Нет! – Огонь решимости вспыхнул в глазах Троцеро. – Ты ошибаешься, Валерий. Они примут тебя – если узнают, что ты мой сын.

Наступило долгое молчание. Валерий сперва решил, что ослышался, и вновь обратился к пуантенцу.

– Прошу простить меня, граф… Мне показалось…

– Нет, Валерий, ты не ослышался. – Теперь голос Троцеро звучал твердо, и сомнениям не было места в душе его. – Я поклялся твоей матери, что не выдам нашу тайну – но теперь я вправе открыться тебе…

– Ты наш сын, мой и Мелани, – продолжил он уверенно. – И потому мои нобили не смогут не признать тебя. Ты станешь владыкой Пуантена, мой Валерий!

В душе Троцеро ожидал благодарности, возможно даже, слез признательности на глазах принца. Он не был готов к недоверию в его холодном взгляде.

– Ваши слова мне льстят, граф – насколько может польстить человеку известие, что он является не законным сыном своего отца, но лишь презренным бастардом! Однако для такого утверждения надобны доказательства. Боюсь, одного вашего слова мне недостаточно. В таком вопросе я едва ли поверил бы на слово и собственной матери!

Троцеро был поражен. Принц, вместо благодарности и гордости за отца, испытывал лишь стыд при мысли, что рождение его оказалось незаконным.

Как далеко это было от того, что воображал себе в мечтах пуантенец!

И все же перед ним был его сын. Его плоть и кровь! Графу казалось, в Валерии он видит отражение себя самого в юные годы, своего упрямства, горячности…

Возможно, на месте Валерия, он отреагировал бы так же!

Приглушив гнев, он произнес как мог спокойно.

– Быть сыном графа Пуантенского, пусть и незаконорожденным, не такой уж позор, Валерий. Или ты считаешь иначе?

Молодой человек вспыхнул.

– Я не знаю, что ответить вам на это, граф! И повторяю: мне нужны доказательства. Лишь тогда я смогу продолжить этот разговор.

Троцеро пристально взглянул на Валерия. Как может он сомневаться?

Неужто кровь не заговорила в нем, как заговорила в его отце?!

– По счастью, доказать это просто, – ответил граф с отеческой улыбкой. – Существует знак, фамильная черта, что передается всем мужчинам в нашем роду, из поколения в поколение. У меня есть такой. И есть у тебя. Ты, должно быть, видел его не раз – но лишь сейчас узнаешь, что означает эта метка. Под левой ключицей – родимое пятно в форме танцующего леопарда…

Во взгляде Валерия было искреннее недоумение, и тень облегчения примешивалась к нему.

– Прошу простить меня, граф, но у меня никогда не было такого родимого пятна.

– Что-о?!

Ярость и смятение Троцеро были так очевидны, что Валерий почувствовал себя неловко.

Что за мучительная сцена! И для чего, Митра помилуй, понадобилось графу затевать этот нелепый спектакль? Неужто у него в Пуантене не найдется кому предложить свой трон?!

Смущенный нелепостью положения, в котором он оказался, Валерий отогнул ворот рубахи, чтобы граф своими глазами мог убедиться в его правоте. Кожа под левой ключицей принца была девственно чиста.

На несчастного графа было жалко смотреть. Из деликатности Валерий отвернулся, давая тому время прийти в себя.

Наконец Троцеро взял себя в руки.

– Я прошу просить меня, Ваше Высочество, хотя допускаю, вы вправе потребовать, чтобы нанесенное оскорбление было смыто кровью, – произнес он натянуто.

Лицо его приобрело пепельный оттенок, в глазах застыла невыносимая мука. Больше всего Валерию хотелось бы утешить несчастного, обнять его… но это было невозможно, после всего, что произошло между ними.

– Забудьте об этом, граф, – вымолвил он сухо. – Я обязан вам жизнью – что может быть превыше этого?! И видит Митра, я почел бы за честь назвать вас отцом.

– Однако ты счастлив в душе, что не являешься моим сыном! – возразил тот с горечью.

Попытка примирения не удалась. Принц понял, что никакие его усилия не смогут вернуть того, что ушло безвозвратно.

– Моя благодарность, граф, не знает границ, – заметил он холодно. – Но я не вправе требовать от вас большего. На этом пути наши расходятся. Я не могу рисковать, чтобы вас заметили в обществе беглецов!