Натали О`Найт - Время жалящих стрел

Поразительно, однако, что все они затем испытывали такой страх перед ним, – лемурийский грех, хоть и не пользовался одобрением в Аквилонии, особенно среди старшего поколения, не считался все же преступлением, а Амальрик обычно вел себя довольно сдержанно, не давая повода для скандала. Так что, скорее всего, несчастных жертв его угнетал отнюдь не сам факт, что они уступили домогательствам немедийца, и не боязнь разоблачения, но стыд при воспоминании об унижении, что пришлось пережить затем. Иные, отмечал он с удовольствием, оказывались сломлены навсегда, спивались, ударялись в дебош, меняли женщин одну за другой, ввязывались в нелепые поединки, лишь бы доказать самим себе и окружающим свою несомненную мужественность.

Над такими он смеялся от души.

В его понимании, то были не люди, – слизняки, недостойные жить на свете и дышать одним с ним воздухом. Он имел полное право обходиться с такими по своему усмотрению.

Именно затем Черный Кречет вложил в его руки сей карающий клинок.

И лишь крайне редко случалось иначе, и Амальрик по-настоящему испытывал влечение к другому мужчине. Всего дважды, на его памяти, ему не удалось взять верх над избранной жертвой, и он пасовал перед чужой силой. С одним из тех двоих они оставались друзьями до сих пор, и изредка, при встрече, – страстными и нежными любовниками.

Второй же стал его заклятым врагом.

Впрочем, если третьему подобному случаю и суждено было произойти, это случится явно не сегодня. Амальрик презрительным взглядом смерил съежившегося перед ним юношу.

Тот стоял, склонив залитое краской стыда лицо; тонкие светлые волосы скрывали его шелковистой завесой, и блики света играли в них. Он больше не пытался ни отстраниться, ни даже высвободить руку, покорно ожидая, что последует дальше.

Амальрику внезапно сделалось скучно.

Он подумал, что еще немного, и он опоздает на Малый Выход, а нужно было еще увидеться с Нумедидесом – последние дни тот что-то избегал встречи, – осведомиться о здоровье Троцеро, узнать последние дворцовые сплетни.

Столько дел, и ни одного, что принесло бы хоть какое-то удовлетворение.

С усталым вздохом притянув к себе юношу, он поцеловал его в лоб.

– Ступай, мальчик. И передай маменьке, чтобы больше не пускала тебя гулять одного. В лесу, кроме зайчиков, водятся еще и волки.

Он отпустил руку Феспия.

Растирая ноющее запястье, тот отскочил назад, затравленно глядя на барона из-под спутанных волос, и Амальрику показалось, он собирается что-то сказать, возможно, осыпать его проклятиями или угрозами, – ибо теперь, когда он оказался на достаточном расстоянии от своего мучителя, к Феспию начала возвращаться смелость, – и, не желая повторения утомительной сцены, немедиец поспешил тряхнуть взятым с подставки колокольчиком.

Несколько мгновений спустя в дверях возник слуга.

Равнодушно-презрительным взглядом смерив обнаженного, вновь залившегося густым румянцем гостя, который тщетно пытался, скрестив руки на животе, прикрыть срамные места, он низко поклонился барону.

– Вы звали меня, господин? Амальрик кивнул.

– Вели, чтобы приготовили мне парадный костюм для Малого Выхода, да поживее. У меня мало времени. – И когда слуга уже развернулся, чтобы идти, словно спохватившись, окликнул его: – Да, и проследи, чтобы нашего гостя проводили, когда он соизволит одеться. Через черный ход, разумеется.

Он вышел, даже не обернувшись, чтобы взглянуть, какой эффект произвели на юношу его слова.

Аой.

Вопреки ожиданиям Амальрика, когда перед ним распахнулись тяжелые двери, ведущие в малую приемную, король еще не покидал трапезной.

В длинной, узкой, точно коридор, зале, практически лишенной мебели – ибо никто не имел права сидеть в присутствии Его Величества во время Малого Выхода, – собрался весь цвет знати.

Здесь были просители, робкие, униженно озирающиеся по сторонам, то и дело оглядывающиеся на украшенные гербами двери, откуда должен был показаться Вилер; разряженные вельможи, пришедшие обменяться последними новостями; чинные дамы, не пропускавшие ни единого дворцового приема…

Быть увиденным здесь считалось чрезвычайно важно для каждого, ибо означало особую степень посвященности, вхожесть в святая святых, принадлежность к сонму избранных.

И лишь единицы могли позволить себе пренебречь появлением.

Заняв удобное место в нише у окна, Амальрик исподволь разглядывал приглушенно гудящих, натянуто улыбающихся придворных. Никто не знал, почему задерживается король, однако отсутствие его было тревожным знаком.

Атмосфера напряженного ожидания сгущалась в приемной.

Небрежным кивком посланник поприветствовал знакомых, на несколько же поклонов не счел нужным ответить, нарочито глядя в сторону. Это были привычные старые игры, – торговля влиянием, проверка силы, – лишь в несколько более утонченной форме, нежели те, в которые он играл чуть раньше с Феспием; они если и доставляли удовлетворение, то крайне слабое, пополам с досадой.

И все же барон Торский не был бы придворным до мозга костей, если бы не продолжал забавляться происходящим, и со злой усмешкой он сказал себе, что отсутствие юного Феспия, наверняка, не пройдет сегодня незамеченным. Многим не составит труда сопоставить очевидное… Ну что ж, барон никогда не скрывал своих пристрастий. Его репутации, в отличие от несчастного глупца, это пойдет лишь на пользу.

Он дружески кивнул принцу Валерию, с озабоченным видом вошедшему в залу, в надежде, что тот не откажется подойти и составить ему компанию, поскольку уже приметил хищные взгляды, что бросали придворные стервятники на пакет в его руках. Печать Немедии на свитке не ускользнула от их внимания, и теперь они, должно быть, горели желанием разузнать, что за вести принес посланник.

Единственной возможностью отвадить их было затеять с кем-нибудь беседу, прервать которую они бы не решились.

Ответив на поклон посланника, Валерий подошел, приветственно улыбаясь, однако улыбка вышла какой-то мрачной и не смогла разгладить глубоких морщин на лбу. От проницательного взгляда немедийца не укрылось также угрюмое выражение глаз принца, его опущенные плечи, и он едва сдержался, чтобы не потрепать Валерия по руке в знак дружеского ободрения, однако этикет не позволял и помыслить о подобном. И к тому же здесь, отметил Амальрик с внутренней усмешкой, его репутация могла сослужить дурную службу.

Не то чтобы ему не нравился Валерий, – скорее, наоборот.

С первых дней, как принц появился в Тарантии, немедиец ощутил к тому безотчетную симпатию, перерасти которой в более теплые чувства не позволили лишь обстоятельства, да сумрачная сдержанность молодого человека. Однако горький опыт с давних пор приучил барона подыскивать себе спутников лишь среди тех, кто в душе ему глубоко безразличен, и сторониться немногих, к кому он мог бы искренне привязаться, поскольку это было небезопасно.