Екатерина Мекачима - За девятое небо

Не обошлось и без битв – не все навьи были готовы обратиться к Свету по доброй воле. Но желающие выйти из Тьмы, одолеть огонь и обрести свободу постепенно собирались и на Большой Поляне Йолка, и на Великой Поляне всего Леса; и на поляны Миро, Лесограда и других таёжных городов всё больше приходило служителей Мора, последовавших за проблеском Света в своей мёртвой Душе.

Дреф исполнил Слово – полевик не покидал Большой Поляны Йолка – он говорил с навьями, рассказывал им о мире, поддерживая тлеющие угли Света в их душах.

Те дети Леса, кто не отправился в сумеречное межмирье к служителям Мора, тренировались в воинской науке и ворожбе – кто знает, какое ещё испытание явит тёмное будущее и удастся ли отвратить войну.

И когда бор оделся в траур снега, на Великой Поляне собралось грандиозное войско, которое не видели ни волхвы сварогинов, ни ксаи колосаев. Но люди – дети Богов – чувствовали его силу – силу леших, вил и берегинь, силу русалок, мавок и болотников – детей Леса, что объединились, дабы защитить свой дом.

Когда же долину Вольхова потрясла великая битва при Ровновольске, сокрытое от человеческих глаз таёжное воинство подошло к кромке южного леса – к тем землям, где должно вспыхнуть пламя священного огня.

Впереди всех ждали битвы навьи, во главе которых была Марья – русалка, вновь облачившись в одеяние из хвои, вглядывалась в серый заснеженный бор, за которым белело поле и высились далёкие горы. Марья крепко сжимала в руках тояг и нож, и Чёрный Дрозд кружил над нею.

Хороксай Ильвасар, обернувшись Птицей Духа, летел прочь от сражения, что разливалось по земле болью и кровью: войска подле полыхающей огнём границы Нового Каганата рассыпались чёрным жемчугом по белому снегу под холодным взором молчаливых гор.

Утлуг и Хизр остались позади; сизый орёл взнёсся над белой лесостепью и увидел идущее с востока войско северян.

Ильвасар не мог позволить, чтобы северная армия атаковала Новый Каганат – орёл опустился в огонь Хорохая, что хранил завоёванные ханом земли, и стал им. Хороксай содрогнулся от неистовой боли, когда его тело, оставшееся лежать в покоях в Хизре, опалилось, приняв на себя всю мощь священного огня.

Невзирая на пожирающее и Дух, и тело пламя, Ильвасар зашептал Слова, что были услышаны остальными ксаями, – все, кто умел призывать Птиц Духа и не отправился воевать за Улад, вторили хороксаю. Голоса ксаев сливались в унисон и низкой песнью летели над огнём Хорохая, отчего пламя разгоралось.

И чем ближе подходило идущее с Востока войско сварогинов, тем неистовее ревел огонь, вздымаясь до небес…

– Великий князь Богдавлад! – Гонец остановил лошадь и поклонился князю Восточных островов, восседающему на коне во главе войска, собранного правителями островных княжеств востока Сваргореи. – Огонь высотою до небес вздымается вокруг завоёванных колосаями земель! Нам не преодолеть его границу!

– Тебя так испугало сражение, юнец? – нахмурился Богдавлад.

– Перед Перуном мечом клянусь, коли вру! – выпалил на одном дыхании витязь. – Надо поворачивать обратно…

– Да как ты… – начал было Богдавлад, но великий князь Латохи Яробуд перебил его:

– Великий князь, на горизонте, – пробасил Яробуд, и Богдавлад устремил взор туда, куда показывал князь.

За небольшими развалившимися домишками пологого холма хутора Южный, в котором уже никто не жил, за полосой разреженной лесостепи, что серой дымкой темнела над снегом, вздымалось далёкое пламя, протянувшееся до самых гор.

– Отец Сварог… – только и смог прошептать Богдавлад.

– Там нет колосаев, – говорил гонец с поклоном. – Только огонь…

– Моровы силы, не иначе, на стороне этих колосаев, будь они неладны, – покачал головой князь Ярова острова. – Надо разворачивать войско…

Жар опалил дыханием зимний лес – Марья не видела огня, но чувствовала его – надвигающуюся мощь, которую никто не в силах остановить. Дрозд кружил над русалкой.

Навьи позади оживились – Марья ощущала сгустившийся холод – силы Мора предвкушали грядущее. И в этом предвкушении чувствовались и томление по грандиозным свершениям, и страх погибнуть в огне Хорохая, и желание вернуться в Свет, и проблеск надежды… И боль. Боль от вновь зажжённой искры Света, что отгоняла Тьму.

Серые русалки замерли, слившись со стволами вековых деревьев; мавки обратились тенями, как и зелёные, одетые в засохшую тину, болотники.

Навьи, чуя огонь, зашептали, и на лес опустился густой туман, почти такой же плотный, как и снег. И только светящиеся глаза выдавали мёртвое воинство Тайги.

Позади навий ждали своего часа ведаи леших, волхвы вил и берегинь – собирали Силы на случай, если у русалок не получится противостоять огню. А ещё глубже в Тайге схоронились облачённые в доспехи елмаганы и гаркуны, полевики со стрелами, вилы и берегини – если после того, как потухнет пламя, в лес явятся люди, дабы возжечь его, придётся защищать свой дом силой.

Марья, крепче обхватив тояг, тихо зашептала, Словом усиливая своё осязание. Её чувства обострились до предела, и когда русалка открыла глаза, сквозь сплетённые ветви заснеженных деревьев она увидела далёкое пламя, вздымающееся со снега вопреки законам природы и поглощающее всё на своём пути.

Огонь, рокоча, надвигался на лес: живая смертоносная стена, дышащая нестерпимым жаром.

– Пора, сестрицы, – едва слышно прошептала Марья навьям. – Вспомним о том, как ступили во Тьму, и болью потушим пламя, да разожжём огонь в наших душах и обратимся к Свету. Вернёмся на Дорогу Жизни и пройдём во Врата.

Слова дочери Леса были услышаны: русалки, мавки и болотники, зашипев, обратились тёмным дымом и растаяли в густом тумане, став им.

Туман сделался тяжёлым, пропитал всю Тайгу заупокойным мраком: даже те навьи, что не последовали за Марьей, вдруг обратили свои взоры на пронизывающий лес холод и устремились к нему, ведомые древней жаждой чувства.

Марья, подняв руку с ножом, в лезвии которого отражалось далёкое пламя Хорохая, зашептала, обращаясь к Тьме своей души – русалка вспоминала, как она ступила в огонь, из-за сковавшей сердце обиды, как пламя болью забирало её жизнь… Шёпот Марьи подхватили окружающие её навьи, и туман, темнея, уплотнялся, и заупокойный шелест слов едва слышимой Песнью струился по бору.

Ведаи леших, вил и берегинь зашептали тоже, усиливая ворожбу. Спрятавшиеся в глубине Тайги дети Леса увидели, как тяжёлая пелена тумана, будто море разлившаяся по лесу, полнилась мраком, в клубах которого звучала протяжная Песнь вечной тоски погибающего мира.

Когда языки золотого пламени коснулись ветвей деревьев, за которыми стояла Марья, русалка, воткнув тояг в снег, ножом порезала себе оба запястья: кристальная вода вместо человеческой крови потекла на пленивший Марью чёрно-серый туман, и тьма вспыхнула, озарив лес серебром.