Тифен Сиовель - Брисеида. Цитадель времени

– Но также есть драконы Африки, Океании, Америки.

Другие драконы имели довольно эксцентричные черты: рога буйвола, орлиные клювы, усики насекомых или даже черепашьи панцири. За этими меняющимися формами всегда скрывалась чудовищная сила, присущая драконам.

– Повсеместная популярность позволила дракону занять место в гербе Цитадели, – пояснил педагог. – Он является и всегда был самым могущественным, почитаемым и пугающим мифологическим животным. На него возлагались самые важные задачи, будь то доставка воды, источника жизни, или охрана драгоценных сокровищ. Вполне логично, что ему было поручено охранять богатства Цитадели – абсолютные мерила пространства и времени, которыми являются золотое сечение и часы.

– А что на этой картине? – спросил Кристоф, указывая на последний холст.

На картине был изображен не один, а три дракона, летящих над величественным горным пейзажем, освещенным закатом. Два из них – один иссиня-черный с золотым гребнем, а другой ярко-красный с бордовыми бликами – находились лицом к лицу, вступив в ожесточенную схватку. Третий, лазурно-голубой с радужным гребнем, парил над двумя другими, словно судья в поединке.

– Такова легенда о Цитадели… – сказал педагог.

Все прекратили внимательно осматривать полотна, чтобы с интересом послушать педагога. Кроме Бенджи, конечно, который прислонился к стене и, казалось, был поглощен созерцанием картины, свисавшей с потолка.

– Легенда о Цитадели? – спросил Уиллис, желая узнать больше.

– Черный дракон, дракон Цитадели, несет в себе мудрость души. Напротив него красный дракон представляет неконтролируемые и разрушительные порывы нашей первобытной природы. На протяжении веков два дракона вели беспощадную битву, чтобы определить, какая из двух сил будет влиять на судьбу человеческой расы. Их почти равные сила и воля привели к тому, что борьба стала бесконечной. Синий дракон символизирует священный суд, вынесший решение в их нечестивой битве.

– И кто победил? – поинтересовался Пьер.

– Ну, легенда не рассказывает точно, – ответил педагог. – И борьба с необузданностью никогда не закончится. Но, как видите, дела в городе идут неплохо…

Брисеида приблизилась к картине, чтобы полюбоваться деталями. Она долго стояла неподвижно, отслеживая очертания величественных существ, представляя их движения, восхищаясь напряженностью сцены. Картина была настолько реалистичной, что ей казалось, будто она чувствует на своем лице легкий ветерок, пробегающий по высокой траве на переднем плане, и что ей достаточно немного сосредоточиться, чтобы услышать свирепый рев гибридных рептилий… Казалось, что она могла бы войти в картину, просто слегка наклонившись вперед… Хриплый рев испугал ее.

Рука, лежащая на ее плече, потянула назад. Брисеида вскрикнула от удивления и резко повернулась, чтобы оказаться лицом к лицу с педагогом Доном Каллисом.

– Будьте осторожны, юная леди, – прошептал он, приблизившись к ее лицу, – некоторые картины обладают силой притягивать к себе того, кто смотрит на них слишком пристально…

Он загадочно пригладил свою козлиную бородку, подмигнул ей, а затем пошел по коридору. Остальные уже ушли.

– Пора, – снова сказал педагог, прежде чем раствориться в темноте.

На протяжении всего обеда, состоявшего из блюд кухни Юго-Восточной Европы – греческого салата, вкуснейшей болгарской мусаки, – Брисеида сосредоточилась на мысли, как лучше сообщить остальным о своих намерениях. Сначала она думала незаметно рассказать об этом педагогу, но он ускользнул, как только произнес последние слова своей лекции, оставив их на попечение стражника, который сам незамедлительно оставил их у столовой. Прошел час, а она все никак не могла решиться. Энтузиазм Уиллиса, когда он жестами описывал все приключения, которые им предстояло пережить вместе за эти девять месяцев, не способствовал делу.

– Мне нужно встретиться с администрацией школы до того, как я пойду на дневные занятия. Не ждите меня, я могу опоздать.

– Амфитеатр находится на охраняемой стороне Цитадели, – ответил Уиллис, с любопытством изучая ее. – Туда можно ходить только со стражником, опаздывать нельзя. К кому ты хочешь пойти? К мастеру?

– Если он главный, то да. Мне обязательно нужно связаться с семьей.

– Разве Дориан не сказал тебе, что твою семью известят?

– Да, но… Перед моим приездом сюда произошло кое-что странное, и…

– Нам всем пришлось многое пережить, прежде чем мы оказались здесь, – заметил Бенджи, впервые с начала трапезы удостоив ее взглядом.

– Дело в том, что в моей семье довольно сложные отношения и…

– В наших семьях тоже не все так просто.

– А вот мне так не кажется, – сухо ответила Брисеида.

– В Цитадели действуют очень конкретные правила относительно общения с внешним миром, – дипломатично вмешался Уиллис. – Даже если мастер согласится встретиться с тобой, он не разрешит тебе позвонить родителям.

– Но, возможно, он сможет ответить на мои вопросы.

– На какие вопросы?

Брисеида не была уверена… Но реакция стражника Дориана, когда после прибытия она упомянула о своем отце и аппарате МРТ, несколько охладила ее пыл. Как она могла узнать, кого можно спросить, не поставив под угрозу план отца? Конечно, доказательств того, что у отца действительно был план, не было, но она выздоровела, как он и обещал… А ведь папа предупреждал ее, что ей придется подождать, чтобы убедиться в действенности плана лично, что иначе она не сможет его понять… И надо признать, что, если бы он рассказал ей о Цитадели, она бы никогда ему не поверила.

– Если никто не рассказал тебе о прибытии сюда, значит, не имел на это права, – продолжал Уиллис. – Единственный способ узнать больше о своей семье – вернуться домой. Неужели ты этого хочешь? Ведь не хочешь?

Если отец организовал ее прибытие в Цитадель, не поступит ли она глупо, если уедет только для того, чтобы удостовериться в этом?

– Моя мама, наверное, очень волнуется, – нерешительно рассуждала она.

– Она получит письмо, – говорит Уиллис, пожимая плечами. – Все под контролем.

– Как будто подобное успокоит мою маму!

– Письмо официальное.

– Ты, видно, никогда не встречался с моей мамой, – настаивала Брисеида.

– Но, оставаясь здесь, ты никого не подвергаешь опасности, – заметил Бенджи, улыбаясь.

Казалось, он был единственным, кто относился к ее сомнениям спокойно. Как будто он мог заглянуть в сердце Брисеиды, как будто он уже разглядел то, что она все еще отказывалась признать. Он наклонился к ней, его улыбка была слишком широкой, чтобы быть доброй, и невыносимо высокомерной.