Ульяна Черкасова - Золотые земли. Птицы Великого леса

Зимний Златоборск побледнел и будто даже обезлюдел, хотя на каждом углу сидели теперь беженцы в изношенных одеждах и с усталым равнодушием просили милостыню. По-прежнему галдела ярмарочная площадь, но торговали теперь не дорогими тканями и драгоценными камнями, а мукой, рыбой и репой. Исчезли с улиц горделивые троутосцы и шумные бидьярцы, не видно стало купцов из вольных городов и с островов Лу Ху Чу, всех их заменили хмурые скренорцы.

Резкая грубая речь северян звучала отовсюду, и Милошу вдруг ратиславский язык показался мягче и приятнее, чем прежде. Он поймал себя на том, что вместе с другими ратиславцами недружелюбно косился на скренорцев, избегал их тяжёлого взгляда и торопился пройти мимо, когда замечал на своём пути.

И, что чудно, его куда охотнее теперь принимали местные, чем прежде. Милош остановился на постоялом дворе в предместьях и поначалу сторонился хозяина и его жены, но в первый же вечер неожиданно разболтался с обоими.

От хозяина пахло чесноком и хмелем, он поставил перед гостем кружку с пенящимся пивом, нарезал хлеба и сала и присел за стол сам. Милош не приглашал его, да и не был единственным посетителем в зале, оттого ещё сильнее удивился неожиданному дружелюбию.

– Попробуй сала, – вместо приветствия сказал хозяин и сам положил в рот толстый кусок с тонким ломтём хлеба. – Моя жена с Трёх холмов, из ваших, её мать научила, как правильно засаливать. Хорошо выходит. – Он облизнулся и вытер рукой жирные усы. – Я Ачим, будем знаться, – и хозяин протянул над столом всё ту же грязную руку.

Милош с плохо скрываемым отвращением посмотрел на сальные мужские пальцы, но сдержался, пожал руку хозяина.

– Милош.

– Что ж, Милош, далеко путь держишь или здесь, в Златоборске останешься? – Ачим покрутился на стуле, усаживаясь поудобнее, разложил локти на столе и принялся с двойным усердием за сало с пивом.

– Ещё не решил.

Милош поглядел на поставленную перед ним кружку и тоже сделал глоток. В животе было пусто с самого утра, а хозяйка всё не несла заказанный ужин. Чесночный дух дразнил, манил, и юноша взял кусок сала, положил на хлеб.

– Хорошо сало, – признал он. – И вправду как рдзенское.

– Ну, так, – хмыкнул Ачим. – Врать не буду. В Златоборске больше никто так сало не делает, как моя жена.

Голод одолел брезгливость, и Милош накинулся на угощение, он ел жадно и так же жадно вдыхал запахи хлеба, хмеля и чеснока.

Ачим наблюдал за ним и пил пиво. Милош ловил на себе взгляд хозяина и никак не мог разобрать, что тот означал.

– Помню, точно так же после Хмельной ночи вы все шли через Златоборск, – сказал Ачим. – Сначала один, два, а потом сразу толпой. Думал, всей Рдзеней так к нам и перейдёте, ан нет, остались ещё, значит.

Милош перестал жевать, замер, посмотрел напряжённо на хозяина.

– Остались? – спросил он невнятно с набитым ртом.

– Чародеи, – пояснил Ачим. – Или ты не потому сюда прибежал? Даже до нас дошли вести, как Охотники свирепствуют после пожара. На днях, говорят, запалили такой костёр на берегу Модры, что даже до Старгорода дошёл дым. Люди от ужаса и смрада прямо на улицах падали, прости Создатель, – и он осенил себя священным знамением. – Запах человеческой плоти… он… ну, ты-то, верно, знаешь лучше моего.

Кусок хлеба встал поперёк горла.

– Да не боись, не выдам тебя, – заверил Ачим. – Ты в Златоборске теперь, городе княгини Златы, а не на лойтурской горе.

Недоверие точило сердце. Милош внимательно рассматривал собеседника, мечтая заглянуть ему в голову.

– Разве ваш князь не внук Императора? Он же носит кайло на своих знамёнах.

– Верно, – согласился Ачим. – Только кайло это тебе не знак Холодной Горы, да и вообще, князь взял к себе на службу лесную ведьму. Любопытно даже, что на это скажет его дед?

– Лесную ведьму?

На губах Ачима мелькнула улыбка. Он, довольный расспросами гостя, откинулся назад, ещё больше выпятив круглый живот, и продолжил:

– Наш Великий князь теперь в походе, собирает ополчение в Лисецке, к весне готовится. Видел, небось, сколько скренорцев на улице?

Милош кивнул и засунул в рот ещё кусок сала, лишь бы не проговориться, не выдать жгучее нетерпение. Но Ачим как назло продолжил рассказывать про северян:

– Их всех с собой княгиня привела, она теперь правит заместо мужа, перебралась из Снежного вместе с наследниками, а с собой позвала людей отца, этих проклятых северян. Зуб тебе даю, недолго они будут такими мирными, от этого народа жди беды. Любой скренорец хуже дюжины рдзенцев.

Хозяин будто и не заметил, что оскорбил гостя, он пил пиво большими глотками, оттого всё больше пьянел и становился болтливее. Милош молча ел уже пустой хлеб, позабыв про обещанный ужин, и слушал.

– Я ж помню, как раньше, ещё до того, как Ярополк в Снежном стал править, скренорцы деревни разоряли. У меня невестка с севера, она до сих пор плачется, что её отца в плен уволокли. Великий князь часто дружину посылал, да только без толку. Звери они, эти скренорцы, а не люди. Перуну по-прежнему молятся и другим богам, каким-то чужим, о которых даже здесь не слыхивали. Безбожники, одним словом. От таких жди беды, – повторил он. – Вот они сюда осенью притащились, сначала немного их было, а теперь тьма-тьмущая. Пресветлый Отец народ успокаивает, говорит, что скренорцы для охраны, для мира, значит, что княгиня их с собой привела, и они ей подчиняются. Только в городе уже мира нет. Как так нас скренорцы охраняют, если честным девкам от них спасу нет? А торговцы жалуются, что их обдирать стали, откуп требуют в три раза больше, чем раньше. Мне пока везёт, мой двор далеко от городских стен, не добрались ещё. Но скоро распухнут от алчности, мало им станет, тогда-то и начнётся…

– Что начнётся?

– Так ясно, что: власти захочется больше, а княгиня и рада будет всё под себя подмять. Уже, говорят, будто она с Фиофано цапается. Две бабы под одной крышей никогда не поладят.

– Что ты опять на баб наговариваешь?

Перед Милошем на стол поставили деревянную тарелку с пшённой кашей, а рядом копчёную колбасу.

Хозяйка упёрла руки в боки, гневно поглядывая на мужа.

– Чем языком чесать, шёл бы разобрался с нашим гостем из угловой комнаты, а то он жалуется, что у него клопы в кровати.

– Клопы? Леший бы его задрал, – заворчал Ачим. – А шёлковых простыней ему не подать?

– Вот и узнай, может, и подать, – хмыкнула презрительно женщина и посмотрела с любопытством на Милоша.

Ачим поднялся неохотно и ушёл, ругаясь себе под нос, а хозяйка осталась возле стола.

Полная, румяная женщина напомнила Горицу своим видом и привычкой понукать и ругать почти ласково. Разве что рушником она, как матушка, не замахивалась. Милош улыбнулся ей и спросил с некоторой опаской: