Маргарет Роджерсон - Неопалимая

София потянула меня за рясу.

– Правда, что она ест новеньких послушниц? – прошептала она мне на ухо, не отрывая взгляда от сестры Жюльенны.

– Ха! – воскликнула та, поворачиваясь к нам. София задрожала. – Так вот что теперь говорят обо мне? Ну ладно! Нет ничего лучше, чем славная, вкусная послушница. Ну, идемте, девочки, идемте.

Она развернулась и зашаркала в обратном направлении, фонарь покачивался в ее морщинистой руке.

– Куда она нас ведет? – спросила София, неохотно следуя за мной и все еще не выпуская подол рясы.

– Мы должны пройти через крипту. Это самый безопасный путь обратно в часовню.

По правде говоря, это было лишь предположение, но по мере того, как сестра Жюльенна вела нас через ряд дверей, встроенных в грубо вытесанные туннели, оно казалось все более вероятным. Я убедилась в этом, когда мы подошли к последней двери – тяжелому черному чудовищу из освященного железа. Свет фонаря запрыгал по ее окованной поверхности, когда Жюльенна открыла дверь и проводила нас внутрь.

В воздухе вились ленты дыма от благовоний, настолько густого, что у меня заслезились глаза, а София закашлялась в рукав. Мы вошли в каменную залу с высокими сводами, подпираемыми колоннами. В арках между ними стояли одетые в рясы статуи, их лица скрывались в тени наброшенных капюшонов, несмотря на свечи, что поблескивали у их ног в лужах воска. София подозрительно огляделась вокруг, словно ища спрятанный в одном из углов котел или, быть может, разбросанные по полу обглоданные кости послушниц. Но камни были голыми, если не считать вырезанных тут и там священных символов, очертания которых с годами стали почти неразличимы.

Сестра Жюльенна позволила нам осмотреться лишь мгновение, затем нетерпеливо поманила вперед.

– Теперь прикоснитесь к святыне, чтобы получить благословение святой Евгении. Только быстро.

В центре крипты возвышался алтарь: белый мраморный постамент с изваянием святой Евгении в полный рост. Оно располагалось на крышке саркофага, и прекрасный каменный лик статуи нес на себе следы посмертной безмятежности. Свечи, расставленные вокруг ее тела, отбрасывали переменчивые отблески на лицо святой, придавая ему легкую загадочную улыбчивость. Она умерла мученицей в возрасте четырнадцати лет, пожертвовав собой, чтобы привязать к своим костям духа Пятого Порядка. Говорят, он был настолько силен, что сжег все ее тело дотла, кроме единственной фаланги пальца – святыни, которая теперь покоилась внутри саркофага, скрытая от людских глаз. Фаланга – это не мелкий артефакт вроде камня в кольце сестры Люсинды, годящегося, чтобы зажигать свечи. Он представлял собой высшую реликвию, которой пользовались лишь во времена крайней нужды.

София торжественно шагнула вперед, чтобы коснуться сложенных рук изваяния. Там, где к мрамору притрагивались бесчисленные паломники на протяжении последних трех столетий, он блестел.

Сестра Жюльенна на Софию не смотрела. Она наблюдала за мной, а ее глаза сверкали сквозь вуаль спутанных волос.

– Твоя очередь. Давай.

От жара свечей кожа под рясой вспотела и начала зудеть. Но эти ощущения меркли перед холодом в запястье и пульсирующей в такт биению сердца боли, которые нарастали по мере приближения к святыне. Странно, но мне не хотелось прикасаться к ней. Чем ближе я подходила, тем сильнее тело пыталось отстраниться от изваяния без моего на то согласия; даже волосы, казалось, пытались встать дыбом. Я предположила, что так чувствует себя большинство людей при мысли о прикосновении к огромному волосатому пауку или трупу. А я испытывала такие чувства при мысли о прикосновении к святыне. Может быть, со мной все же что-то не так?

Эта мысль гнала меня вперед, подобно кнуту надсмотрщика. Я шагнула на возвышение, положила руку на мрамор. И в ту же секунду пожалела об этом. Ладонь прилипла к камню, словно он был весь покрыт птичьим пометом. Я ощутила резкий толчок в живот, и крипта провалилась в темноту. Ничего не видела, ничего не слышала, но знала, что была не одна. Меня окружало чье-то присутствие … присутствие чего-то огромного, древнего и голодного. Мне показалось, что в темноте шевелятся перья, это был не столько звук, сколько ощущение – удушающая тяжесть заточения и пожирающая, мучительная ярость.

Я знала, что это было, чем оно должно было быть – дух Пятого Порядка, прикованный к реликвии святой Евгении. Восставший, один из семи когда-либо существовавших, каждый из которых теперь был уничтожен или заточен в тюрьму кем-то из высших святых, давным-давно отдавших себя в жертву.

Я почувствовала, как дух медленно, словно маяк, пробивающийся сквозь темноту, поворачивается в мою сторону. Ужас сдавил горло. Я оторвала руку от саркофага и вслепую попятилась прочь, едва не запалив рукав о свечи. Свет и звук хлынули обратно. Я рухнула бы на пол, если бы костлявая рука не схватила меня за плечо.

– Ты чувствуешь его. – Голос сестры Жюльенны прошелестел у меня над ухом, обдав щеку кислым дыханием. – Ты чувствуешь его, не так ли? – В ее голосе звучало нетерпение.

Я хватала воздух. Свечи в крипте горели ровным пламенем. София наблюдала за мной в замешательстве, начиная тревожиться. Очевидно, она ничего не почувствовала, когда касалась святыни. Я давно подозревала, но теперь была уверена – то, что случилось со мной в детстве, каким-то образом изменило меня, оставив внутри пустоту. Неудивительно, что у меня такая сильная связь с духами. Во мне уже было место для них, которое только и ждало, чтобы его заняли.

Я мрачно уставилась в пол, пока сестра Жюльенна не отпустила меня.

– Не понимаю, о чем вы, – ответила я, солгав так нагло, что щеки вспыхнули.

Я отодвинулась и взяла Софию за руку. Та выглядела по-настоящему испуганной, но когда вновь прижалась ко мне, я с облегчением поняла, что ее пугала только сестра Жюльенна.

– Как знаешь, – пробормотала старуха, прошаркав мимо нас, чтобы открыть другую дверь, за которой находилась лестница в часовню, уходящая вверх по спирали. – Но ты не сможешь скрываться вечно, девочка. Госпожа сделает с тобой то, что захочет. В конце концов, она всегда так поступает.

Весть об Изможденном распространилась быстро. На следующий день на меня глазели все, пытаясь разглядеть метки осквернения на моем запястье. После того как мы вышли в часовню, матушка Кэтрин велела отправить нас с Софией в лазарет, но со скверной мало что можно было сделать: она заживала сама по себе, со временем медленно желтея, словно синяк. Мне дали какие-то настойки от боли, но я их не принимала. И никому не рассказала о том, что произошло в крипте.

Жизнь шла своим чередом, за исключением пристальных взглядов, которые я ненавидела, хотя и привыкла к ним. Я научилась избегать их, выбирая запутанные маршруты по узким мощеным дорожкам, что петляли между зданиями монастыря, пока занималась своими делами. Иногда другие послушницы вскрикивали при моем появлении, словно я специально пряталась поблизости, чтобы напугать их – к этому привыкла тоже.