Татьяна Бердникова - Боги поневоле. Наследие Зевса

– Я всегда был уверен, что музыкой можно изобразить что угодно. И что каждому человеку соответствует своя музыка, знаешь… Не звучащая в его душе, нет, ее рождает само его существо. Она может быть не слышна самому человеку, не заметна другим, но все же она есть. И сыграть ее возможно, я уверен. Твою мелодию я обязательно сыграю.

***

Утро началось с негромкого, но весьма настойчивого стука в дверь. Марк недовольно замычал и, не открывая глаз, нехотя приподнял голову, отрывая ее от подушки. Одеяло, приподнявшись вместе с ним, образовало небольшую шторку, и парень, наконец подняв веки, раздраженно откинул его в сторону, нехотя садясь на кровати.

Стук повторился. Марк широко зевнул и, на ходу поправляя неудобные штаны, в которых спал за неимением лучшего, побрел к дверям, чтобы взглянуть в глаза нетерпеливому визитеру.

Путь предстоял неблизкий, да и непростой – чтобы добраться, наконец, до двери и распахнуть ее, юноше надлежало не только покинуть спальню, но и пересечь маленькую гостиную, к ней прилегающую.

Споткнувшись спросонок о какое-то из кресел, едва не упав и окончательно проснувшись, журналист, в очередной раз мысленно радуясь, что жив и даже может ходить и спотыкаться, наконец добрался до конечной цели своего пути и, старательно изображая живую претензию, распахнул дверь.

И сейчас же, наткнувшись на знакомый тюрбан и широкую улыбку под ним, обреченно вздохнул, опуская плечи. После чего отвернулся и недовольно побрел к одному из кресел, предоставляя возможность султану зайти в комнату.

– Вот не знал, что в твои обязанности входит будить меня ни свет, ни заря, – проворчал он, уже опускаясь на мягкое сидение. Пол, зашедший в покои и прикрывший за собою дверь, изумленно вскинул брови.

– Ни свет, ни заря?.. Марк, вскоре будут подавать обед.

– И что? – молодой человек немного сполз в кресле, скрещивая руки на груди и недовольно зевнул в сторону садящегося напротив султана, – У меня стресс. Я его отсыпаю.

– Стресс у тебя был больше недели назад, – хладнокровно напомнил собеседник и, удобно устроившись в глубоком кресле, сложил по, как уже успел понять Марк, давно устоявшейся привычке, пальцы домиком, – Или ты теперь планируешь отсыпать его всю оставшуюся жизнь?

– Стресс сам себя не отоспит… – элегически вымолвил журналист, бездумно созерцая потолок и низко свисающую люстру, – А ты что, пришел опять развлекать меня игрой в шашки или шахматы? Или нет, что это было-то в прошлый раз… мм… ну, то, что палец мне прищемило?

Султан негромко фыркнул.

– Нарды. Я же не знал, что ты сунешь палец, когда я буду закрывать коробку! Впрочем, нет, ты не угадал. Сегодня я намерен предложить нечто менее… травмоопасное.

– Интригует, – абсолютно равнодушно откликнулся Марк, – И что же это? Карты? Позовем девчонок и будем играть в дурака на раздевание? – он зевнул и безнадежно махнул рукой, – Хотя у тебя тут и девчонок-то особо нет…

Пол невозмутимо повел плечами, и поправил немного сползший тюрбан.

– Могу вернуть тебе платье, сделаем вид, что девчонки здесь все-таки есть.

Молодой журналист, этим предложением явственно не воодушевленный, медленно опустил голову, сменяя объект созерцания с потолка на собеседника. Потом, немного помолчав и выдержав паузу, необходимую, чтобы султан осознал степень и глубину своего морального падения, нарочито неспешно и очень проникновенно осведомился:

– А если я дам тебе в морду, меня казнят?

Собеседник довольно расхохотался.

– Ну, казнить-то, быть может, и не будут, но темница тебе обеспечена точно. Хотя, кажется, за это еще полагается и руку отрубать, не помню точно – надо с законами свериться, – мужчина бросил быстрый насмешливый взгляд на весьма кислую физиономию собеседника и с коварной улыбкой прибавил, – Так что, полагаю, тебе было бы разумнее согласиться на роль девочки.

Марк скривился. Подобные шутки после пережитого недавно приключения вызывали у него зубную боль.

– Тоже мне, нашел, блин, Мальвину. Девочка с серыми глазами, ага… – он зябко передернул плечами и, недовольно отвернувшись, буркнул, – Буду очень признателен, если избавишь меня от подобных шуток.

Пол мягко улыбнулся в ответ. Шутить в обществе нового друга его тянуло почти всегда, совершенно на любые темы, однако, обижать своего гостя он ни в коем случае не собирался. Поэтому, видя, что очередная остро́та собеседнику неприятна, он мигом капитулировал.

– Постараюсь, – спокойно и совершенно серьезно произнес он и мгновенно поменял тему, – Признаться, я хотел предложить тебе небольшую прогулку. Мне почему-то думается, что это тебе много интереснее игр, или я не прав?

Марк, честно гонящий из мыслей планы кровавой мести за опрометчивое оскорбление, удивленно приподнял бровь. Потом окинул взглядом изукрашенный золотыми узорами халат султана, его туфли – совершенно не приспособленные для прогулок по улице, – посмотрел на тюрбан…

– Ты это что, серьезно? После почти двух недель домашнего ареста мне будет дозволено выглянуть на воздух? С чего это ваша милость решила мне оказать такую… милость?

Собеседник журналиста с самым независимым видом пожал плечами и, тая ухмылку, перевел взгляд на окно.

– Ах, какая чудесная погода пропадает без твоего общества! Жаль, жаль, но если ты так категорически возражаешь…

– Ну, хватит, – юноша недовольно фыркнул и резко вскочил с кресла, – Пошли. Я слишком гуманен, чтобы заставлять чудесную погоду страдать.

…Бывать в саду Марку еще не доводилось. На протяжении всего времени, проведенного здесь, он действительно находился под своеобразным домашним арестом и на чудесную флору, окружающую дворец султана, мог смотреть разве что из окна, да иногда – с балкона.

Сейчас же, шествуя по роскошному, как и все здесь, коридору с высокими сводчатыми потолками, изукрашенными восточными завитушками, идя между резных колонн, образующих бесконечную анфиладу, завершающуюся свободным выходом в зеленые кущи, он ощущал, как восторг наполняет легкие. Он просачивался туда вместе с воздухом, вместе с запахом волшебных цветов, сплетенным с легким цитрусовым ароматом, полный свежести, полный прелести нового утра.

В саду все казалось свежим, жаркая летняя зелень сражала очарованием изумрудного сияния, а дыхание близящейся осени окутывало каждое дерево золотистой волшебной дымкой. Высокие деревья – преимущественно цитрусовые, – ломились от плодов; под ногами расстилался ковер самых разнообразных цветов – амариллисы, магнолии, хризантемы, орхидеи, гибискусы и фиалки, просвечивающие разноцветными огоньками сквозь листву более высоких своих собратьев. Весело чирикали птицы, ветерок тихо шумел в густых еще кронах деревьев, шевеля их листву, а откуда-то издалека доносился хрустальный перезвон фонтана.