Д.Дж. Штольц - Демонология Сангомара. Искра войны

2152 год, осень.

С тех пор прошло почти полгода. Элегиар еще спал, окутанный предрассветным, сырым туманом, однако в эти ранние часы вот-вот готова была свершиться история юга.

Минуя дворцовый парк, по-осеннему красно-рыжий, краснолицые рабы доставили носилки Иллы Ралмантона до входа. Там он с помощью ступенечки вылез, одетый в свое лучшее платье: черный шелковый наряд был усыпан в плечах рубинами, гагатами и подбит у ворота и на широких рукавах беличьими животиками, – и медленно побрел внутрь, стуча тростью по плитке.

В главном зале мирно дремал Черный Платан, подпирающий своей кроной потолок. Здесь еще царила сонная и приятная глазу полутьма. Лампы, висящие на колоннах, были черны, а сильфы внутри них лишь иногда дрожали скромным светом: то вспыхивая порой, как звезды, то затухая.

Трость меж тем продолжала стучать и стучать, отдавая эхом в пустых коридорах. И вот советник уже поднялся на четвертый этаж Ратуши, миновал анфиладу коридоров, пока не подошел к высокой, арочной двери с вырезанным на ней платаном.

Это была Мраморная комната – гордость и жемчужина дворца. Здесь проводились все королевские совещания и сборы консулата. Каждый васо этого зала был исписан золотом и черным мрамором. Золото обрамляло стены и проходы; оно бликовало с восходом солнца, что заглядывало через прямоугольные окна, разливалось светом и оттеняло мрачность черного мрамора.

Вход туда охраняли четверо нагов, и, увидев приближающегося Консула, они как один склонили свои головы в приветствии. А после с трудом раскрыли створки дверей.

Тут же с другого конца коридора, еще утопающего в предрассветном сумраке, тоже явилась фигура в воздушных одеждах, на которых пламенели столь любимые элегиарцами рубины. Фигуру сопровождала свита преимущественно из магов. Возглавлявший ее архимаг, будучи равным по статусу, но моложе Иллы, первым коснулся лба и поприветствовал того по-южному:

– Да осветит солнце твой путь, достопочтенный Ралмантон… Ты и здесь в числе первых: ни свет ни заря.

– В нашем деле, достопочтенный Наур, – ответил Илла, улыбаясь. – Всегда важно быть подготовленным и поспевать везде, где это необходимо. Иначе сама жизнь обгонит нас. И я тебя тоже, к слову, приветствую; да благоволят Праотцы.

– Воистину, – склонил голову Абесибо.

Два консула еще некоторое время ленно беседовали перед отворенными дверьми. Беседовали они сначала о приятной осени, о таинственной смерти одного из Наместников Дюльмелии, а потом перешли к драке между мастрийскими и эгусовскими приезжими в харчевне Элегиара. Там отошли к праотцам больше сотни человек. Призрачные гримы еще долго ходили в том квартале, втягивая их души, пока мертвецов не унесли на мясные рынки.

Во время беседы архимаг, не сдержавшись, зевнул. Он все ночь корпел над трудами своего деда, известного исследователя Бабабоке Наура. А после он ухмыльнулся.

– Что же им еще делать, этим несчастным мастрийцам, – сказал он, – У их земель на юге хохочут и бесчинствуют, как у себя дома, юронзии. А в мастрийском дворце сидит дряхлый безумный король, который умудрился в безобидной стычке на Куртуловском озере потерять последнего наследника. И это с их численным превосходством-то в двести магов… О, этому королевству без короля только и остается, что доказывать свою мощь в тавернах!

Позже архимаг стал спрашивать, сколько мрамора извлекают рабы Иллы с его рудников, а тот, в свою очередь, ответив, поинтересовался делами семьи своего собеседника.

– Моя супруга, как и следует хорошей женщине, опекает меня, мой дом, быт и детей. Мой старший сын Морнелий готовится на днях заменить почтенного Йертена на его должности. Сирагро отбыл за Желтые Хребты для контроля свежекупленных рудников, о чем ты уже, вероятно, догадался, – отвечал Абесибо, и губы его растягивались в вежливой полуулыбке.

– А что же младший Мартиан? Еще в канцелярии?

– Еще да… – с неким пренебрежением отозвался архимаг.

– А твоя прелестная дочь, чья красота, по слухам, превзойдет даже красоту прелестницы Марьи? Не отдана ли уже ее рука какому-нибудь благодетельному мужу?

– Пока в отчем доме.

Абесибо не любил говорить ни о своем младшем сыне, ни о дочери, а потому собирался уже сам спросить насчет здоровья советника, но тут в коридор буквально вбежал Дзабанайя Мо’Радша. Все сразу повернулись в его сторону – уж так бурно кипела в мастрийском после энергия.

Дзабанайя, в своей маске древесного сприггана, укрытой алым шарфом, подлетел к консулам и поздоровался в глубочайшем поклоне. Илла ответно покровительственно улыбнулся, едва кивнув головой. Абесибо же вздернул брови.

– Мо’Радша. Вижу, вы прониклись модой Элегиара и тоже стали носить маску? – заметил сухо он.

– Я провожу здесь большую часть года! – вежливо, но пылко ответил посол. – Поэтому чувствую себя уже полноценным элегиарцем!

– Тем не менее вы – уроженец Нор’Мастри, а маски принято носить кровной аристократии Золотого Города, а не приезжим послам. Зачем вам эта маска? Уж не забыли ли вы, где родились и откуда прибыли, и, главное, зачем?

– Сердцем я все еще в Бахро, а душой – уже здесь! Да и вы сами, если я не ошибаюсь, были рождены в Апельсиновом саду, который семьдесят два года назад еще принадлежал Нор’Эгусу.

– И что с того, если я вырос в Байве? Вы пытаетесь уколоть меня этим? – резко отозвался Абесибо.

– Отнюдь, что вы, достопочтенный… Я лишь деликатно обратил внимание на некоторые моменты. Но давайте замнем этот безрезультатный спор…

И мастриец Дзабанайя, дабы не разжигать и без того горячий характер архимага, склонил голову для покорного примирения. Однако Абесибо смотрел уже не на него, а на картину в руках сопровождающих посла людей, закрытую черной тканью.

– Что это? – спросил он.

– Ах, это… Подарок… – отозвался мягко посол.

Абесибо Наур опять ничего не ответил, лишь настойчиво продолжил смотреть на увесистый подарок высотой по грудь. Заметив это, люди из свиты посла, кожа цвета меди которых была таковой из-за родства с юронзиями, сынами пустыни, смерили его недобрым взглядом и встали перед картиной, чтобы заслонить ее от его взора.

Послышались приближающиеся шаги. Тотчас коридор заполонила густая толпа из прислуги. Впереди всех медленно брел король Морнелий Молиус. Его уже давно прозвали и в народе, и среди придворных Слепым, а потому он шел, держась за руку супруги. Они оба: и король, и королева, – были облачены в черные, расписанными древесным рисунком мантии до пят.

Скуластое и белое как снег лицо королевы Наурики обнимал со всех сторон платок. Так ходили все замужние знатные женщины Элегиара – прятались от мира, как бабочки в куколке. Прятались они, правда, не так тщательно, как это предписывалось у тех же мастрийцев или эгусовцев, но и не так вольно, как северяне.