Екатерина Соболь - Анима: Золотой стриж. Серебряный ястреб. Медная чайка

– С какой стати он еще жив? – пробормотал Господин Череп на своем языке и вытащил из Тени бестелесное полотнище, покрытое искристыми зелеными контурами и зелеными же огоньками. Золотого цвета там больше не было. – Карта врать не может, земля присвоена. Значит, ритуальное убийство дикаря из местного племени прошло успешно, иначе бы не сработало. Почему он жив?

Ритуальное убийство дикаря, значит. Щупальца прокатились по телу, заглянули Нилу в глаза, и Нил закашлял. Воздух царапал легкие, и они тоже болели, вообще все болело, ныла каждая кость. Глазные яблоки, до этого будто заледеневшие, снова начали слушаться. Спина казалась очень горячей, но Нил чувствовал: разошедшаяся от ножа плоть снова сошлась, края разреза стянулись под заскорузлой от крови тканью, где-то внутри сходились порванные мышцы, кровь, заполнявшая легкие, возвращалась на свое место.

– Может, все дело в том, что эта земля была особенной, – сказал Кадет. Он смотрел на Нила во все глаза, но выражение лица было совершенно нечитаемым. – Я не разбираюсь в их варварских обычаях. Может, она его пощадила.

Сволочь. Гад. Какой же гад.

Господин Череп шагнул к Нилу и протянул напряженную руку, но Кадет молниеносно перехватил его запястье. Похоже, делать это было нельзя – Кадет тут же опустил руку, остальные притихли. Щупальца сползли с Нила и повернулись к Кадету.

– Зачем тратить рабочую силу? – спокойно спросил Кадет. Он казался совсем другим, когда говорил на своем языке, и Нилу было страшно, так страшно смотреть на него. – Он еще может потрудиться на благо Империи. В Селении данные о его существовании стерли, так что я предлагаю оставить его здесь. Эта земля завоевана, магии тут ни у кого не будет. Оставить его жить и видеть плоды нашей победы – более целесообразно.

– Вы оспорили действия старшего по званию, – без выражения сказал Господин Череп.

– Тень отличила меня сегодня. Меня. – В голосе у Кадета прорезалось какое-то сильное, яркое чувство, которое он попытался тут же подавить. – Я получил Квадрат Ноль Ноль. Я хочу, чтобы низшее существо, с которым мне пришлось провести два дня, мучилось, глядя на свою павшую землю. Не вижу, как это противоречит нашим принципам.

Он подошел и резко вздернул Нила на ноги. Тот издал мокрый, болезненный звук – и от жара, опалившего позвоночник, и от ледяного холода, которым теперь веяло от Кадета.

– Уходи, – сказал Кадет на местном языке, глядя ему в глаза. – Убирайся.

У его ног копошилось что-то темное, и Нил не хотел туда смотреть, потому что это больше был не монструм, во всяком случае – не тот, которого он знал.

Просто не думать о плохом, и все проблемы исчезают.

Нил попытался не упасть на своих негнущихся, полумертвых ногах. Что-то вернуло ему его бесполезную жизнь, но это, похоже, было наказание, а не благословение.

– Прощай, игрок Шесть Четыре Пять Два, – сухо произнес Кадет и шагнул назад.

Когда бесформенный монструм прополз мимо, Нилу вдруг захотелось, чтобы он обернулся, но тот на него даже не взглянул.

А потом все шесть Ястребов упали назад, раскинув руки. Ударившись о землю, они превратились в птиц, взлетели, приминая воздух мощными крыльями, сделали круг над лесом и скрылись.

Нил проводил их взглядом, потом добрел до камня, который по-прежнему валялся в траве. Рисунки на нем поблекли, выглядели жалкими и потертыми. Камень легко оторвался от земли – обычный булыжник. Бесполезный. Этот край теперь принадлежал Ястребам.

Земля стала совершенно холодной и мертвой. Нил прижался к ней всем телом, но теперь это было просто скопление остатков растений и существ, материя, лишенная сил.

– Прости. Я думал, все получится, – прошептал он, прижимаясь щекой к холодной траве. – Я не знаю, что мне делать. Что мне делать?

Но никто ему не ответил.

Нил проснулся перед рассветом. Бесцветно-серое промозглое утро накатывало медленно и неохотно, словно с трудом выползало из темноты. Птицы молчали, и абсолютную, мертвую тишину нарушал только сухой шум листьев. Слишком сухой. Нил кое-как приподнялся на локте, морщась от боли во всем теле. Ныла каждая кость, холод прокатывался по позвоночнику волнами, будто кто-то лил на него ледяную воду. Но все, что стало с его телом, жизнью и мнением о себе, было ерундой по сравнению тем, что произошло с лесом.

Листья, еще вчера так сочно, влажно шумевшие, высохли. Их безжизненные края загибались к серединкам, где еще кое-как сохранялся бледно-зеленый цвет. Нил поднялся с вялой травы, цепенея от ужаса. Вчера, когда Ястребы улетели, а он валялся на земле, ему казалось, что хуже, чем сейчас, уже не будет, – а вот и нет, ошибся.

Вечером ему было так сладостно плохо, так бесконечно и немыслимо ужасно, что мир вокруг приятно поблек. Нил даже не мог вспомнить, как заснул. Просто лежал, пока мысли о том, что он наделал, не вырубили его, словно удар в челюсть. И вот теперь…

На подгибающихся ногах он дошел до ближайшего дерева с белоснежным стволом и тронул сухой, как бумага, лист, просто чтобы проверить: вдруг ему кажется, вдруг это все – обман зрения и на самом деле все в порядке? От его прикосновения лист отвалился и упал на пожухлую траву. Нил отшатнулся.

Он бы не отказался, чтобы вот сейчас его поразила молния, только бы всего этого не видеть. Нил на всякий случай даже на небо взглянул, но избавление не пришло – наоборот, стало только хуже. Предрассветное небо было таким безжизненным и ровным, что вдруг до одури напомнило небо над Селением. Что, если Ястребы сделали здесь так же? Что, если солнце вообще никогда не выйдет? Нил вцепился в волосы и тяжело прислонился к дереву. Он не узнал бы этот лес, если бы не был уверен, что за ночь не сдвинулся ни на метр.

Нил не шевелился еще очень долго и чуть не упал от облегчения, когда солнце все-таки взошло. За облаками не разглядеть, но оно определенно было на месте – просвечивало сквозь серость, как тусклая монета. Птицы все еще не пели. В Селении Нил годами их не слышал, но за вчерашний день так привык к этому гомону, что теперь молчание казалось невыносимым.

Тишина. Ужасная, ужасная тишина.

И никаких молний. Никакого наказания, от которого хоть на секунду, но стало бы легче.

С места он все-таки сошел как раз ради этого: пора было идти на поиски наказания. Это желание проснулось раньше, чем голод, жажда или усталость. Нужно было срочно найти кого-то или что-то, способное понять, что он натворил. И сдаться. И позволить сделать с собой все что угодно. Нил побрел через лес, кое-как припомнив, с какой стороны пришел вчера. Никакой золотой дорожки в траве, конечно, больше не было. Ха-ха, какая еще дорожка. Магии-то больше нет. Вообще нет. Умерла.

Нил доплелся до яблоневого сада и замер. Яблони увяли, ветки обвисли, плоды потускнели и сморщились. Отблеск металла на их вялых боках был мутным, едва заметным.