Сергей Шаповалов - Белая пустота

– Туды – на Пупыркино, – указал он за спину, – а прямо – на Московскую трассу. Километров пятнадцать будет.

– Не понял, – Дядя Юра совсем был сбит с толку. – Как я здесь очутился?

Старик с интересом глянул на него.

– Надо пить чистый самогон, тогда и голова ясная с утра.

– Да не пил я вчера… Ехал прямо.

– Да, прямо, – кивнул старик, – только съехал криво. – Ничего. Бывает.

– А у вас тут лоси водятся? – спросил глупо дядя Юра.

Местный байкер усмехнулся.

– Лет сто назад всех перебили. Тогда и медведи водились и тигры саблезубые…

– Да ладно тебе, – обиделся дядька.

– Нет. Тут только кошки водятся. Козы есть. У меня корова. Но я ее не здесь пасу, – он выплюнул окурок. – Ну, ладно. Бывайте.

Старик завел мотоблок и пополз дальше. В оранжевом кузове подпрыгивала видавшая виды бензопила.

– Странно, – задумчиво произнес дядя Юра?

– Старик? – кивнул я на удаляющийся стрекот мотоблока.

– Да хрен с ним, со стариком. Мне казалось, что мы ехали через лес. Кругом сосны…

– Ели вроде были, – поправил я.

– Ели, не ели – где они? Кругом поля. Все, блин, – твой кофе.

***

В Москву мы попали поздно вечером. Погода мерзкая: дождь вдруг превращался в снегопад, а потом опять в дождь. Мелкая водяная взвесь сменялась крупными белыми хлопьями, которые тяжело липли на лобовое стекло и тут же таяли. Но в такой погоде были свои плюсы – гаишники не тормозили. Кому охота стоять под моросью, на ветру, чтобы заработать лишнюю сотку баксов. Нет, московские толстопузики с полосатыми палками-кормилицами слишком нежные. Это не тверские, которые ради опохмела в любую погоду бдят в кустах с радарами.

Проторчав добрых пару часов в пробках, насмотревшись вдоволь красных стоп-сигналов разного калибра, наслушавшись гудков, мы, в конце концов, попали к заветному дому. Кое-как припарковавшись, дядя Юра облегченно выдохнул:

– Приехали!

Мы вылезли на воздух. Нас тут же окатил грязью промчавшийся джип.

– Ну, как тебе Москва? – с издевкой спросил дядька, отряхивая с дубленки капли.

– Караула почетного не вижу, – буркнул я. – И звезды кремлевские не светят.

– Зато вон.., что это за река?

– Яуза, – узнал я.

– Ага. Полюбовался Москвой? Пошли в дом.

Здание оказалось старинной постройки. Мы долго объясняли в домофон глухой старухе-консьержке, кто мы такие. Она грозилась вызвать милицию, говорила, что вооружена пистолетом и имеет значок: «Ворошиловский стрелок». Вскоре до старушки дошло, что мы не хулиганы. Она сжалилась и пустила нас. Внимательно изучив паспорта сквозь толстые линзы очков, строгая охранница позвонила по местному телефону. Через несколько минут заурчал лифт. Нас встретила щупленькая лупоглазая женщина средних лет, на вид – замученная жизнью.

– Ой! Юрочка, Юра! – всплеснула она руками и засеменила к нам.

– Ленка! – Потонула в дядькиных медвежьих объятиях. Даже стало тревожно за ее здоровье. Но женщина тут же вырвалась.

– Это Коля, сын Светы? Я его узнала. Здравствуй, Коленька, – улыбнулась она мне.

– Здравствуйте, – немного смутился я.

– А Света? – она вопросительно взглянула на дядьку.

– Работа. Сама понимаешь… Кто ее сейчас отпустит. Осень, – все болеют.

Старинный просторный лифт, кряхтя, поднял нас на самый верх. Выше только крыша и прокопченное выхлопными газами московское небо. Двойная широкая дверь долго не хотела отпираться.

– Замок совсем старый, – жаловалась тетя Лена. – Заедает.

Наконец раздался щелчок, и дверь с противным скрипом отварилась. Пахнуло кислым запахом старья, как из букинистического магазина. Вспыхнул свет.

– Ого! – качнул головой дядя Юра.

Мы очутились в огромной прихожей, как три моих комнаты, – хоть на скейте катайся. Паркет старинный. Блестел как-то странно. Мастикой натерт, что ли? Потолок высоченный. Интересно, как тут лапочки меняют? До светильника не допрыгнуть. Стремянку надо. Старинный шкаф с потемневшим зеркалом. Вешалка за вылинявшей занавесочкой. Туда мы повесили куртки на медные хищные крючья.

– Пойдем на кухню, – поманила тетя Лена. – Чайку? Я пельмени купила. Сейчас сварю. Вы голодные?

– Пельмени лучше поджарь, – распорядился дядя Юра. – Не люблю магазинные, да еще варенные. Раскиснут.

– А разве их жарят? – Захлопала глазами тетя Лена. – … Сейчас. Чайку?

– А водка есть?

– Ну, Юра! – с упреком вздернула тонкие брови тетя Лена.

– Че, Юра? – пробурчал дядька. – В дороге такого натерпелись. До сих пор руки дрожат.

Выпив по рюмашке «Столичной», мы закусили подгорелыми пельмешками с сизым скользким мясом внутри. Хорошо и тепло стало в животе.

– Где похоронили Эрнеста Ивановича. Надо хоть на кладбище съездить, – предложил дядя Юра. Приоткрыл форточку, затянутую серой грязной марлей и закурил.

Тетя Лена схватилась за горло, поморщилась, но курить разрешила.

– Не хоронили его.

– Сожгли?

– Нет. Он пропал.

– Кто пропал? Ничего не понимаю, – дядя Юра уставился на нее, как на кассира в магазине, когда цена товара оказывается в несколько раз выше, чем на ценнике.

– Эрнест Иванович пропал, – повторила она. – Год назад в розыск подали. Никаких следов. Признали умершим. Квартиру я унаследовала. Вот, теперь решила продать. Чего зря коммуналку платить.

– Так и жила бы здесь, – удивился дядька. – Вон, видон какой! Яуза!

– Дорого. Центр, все же. А так, я ее продам, да на окраине куплю детям что-нибудь приличное. Сам знаешь, мы в однокомнатной вчетвером, да еще на первом этаже…

Мне это слушать было совсем не интересно.

– Можно, осмотрюсь? – спросил я.

– Конечно, Коленька. Иди, милый, – ласково разрешила тетка.

В прихожей насчитал пять дверей. Одна низенькая – ну, с этой ясно – туалет. Четыре двери вели в разные комнаты. Высокие полотна, из цельного мореного дуба, да еще с витражными разноцветными стеклами, как в музее. С чего начать? Над одной из дверей висела медная чеканка. Был изображен какой-то странный глаз, а может иероглиф. Наверное, мне сюда. Я толкнул дверь и окунулся в полную темноту. Пошарил по стене. Нашел выключатель. Высоко под потолком вспыхнула тусклая люстра.

Я сообразил, что попал в рабочий кабинет. Обстановка напомнила мне передачи канала культуры, где солидный журналист ведет беседы с бородатыми мудрецами вот в такой же рабочей обстановке. Вдоль одной стены шел высокий книжный шкаф, забитый до отказа толстенными томами. У противоположной стены нелепые этажерки, на которых пылились какие-то камни, фотокарточки в картонных рамках, чучела птиц, еще что-то непонятное: то ли вазочки, то ли какие то скульптурки. Посреди комнаты стоял огромный старинный стол на точенных толстенных ножках. Как из сталинского кабинета, – усмехнулся я. Столешницу покрывало зеленое сукно, местами вытертое, кое-где синели чернильные кляксы. Лампа с зеленым абажуром – ну точно сталинская. Деревянный стаканчик с карандашами… Вот это старичок! Не плохо! Ноутбук сверкал дорогим черным корпусом посреди стола.