Ильяс Найманов - Страж Монолита 2. Фантастический роман

Долговцы, казалось, игнорировали его, да и ему самому совершенно не хотелось с ним разговаривать. Бобр просто не мог сразу понять иногда задаваемые ему вопросы, словно его спрашивали на чужом языке. Интонационно он вроде понимал, как его спрашивают, но спустя несколько секунд, как только он понимал, что именно его спросили, всякий интерес к несостоявшемуся собеседнику пропадал, и сталкер либо отмалчивался, либо невпопад кивал головой или вымученно улыбался. Через пару дней таких бесцельных блужданий внутри бункера от вечно занятых и пугавшихся его ученых, которые с его приходом и получением аквамаринового самописца, казалось, забегали по коридорам в два раза быстрее, а самое главное, отсутствием хоть какой-то информации о состоянии Валерия, его уже стало тошнить от серых стен, от этого стерильного воздуха, да и от себя самого. Он решил уходить с безопасного островка ранее, как он думал, надежды, а теперь просто чуждого и выталкивающего его места. А еще сталкеру с того момента, как он пошел на поправку, начал сниться один сон. Точнее, снов было множество, обычных сталкерских сновидений, от которых одни просыпаются с криком, другие – в холодном поту, а третьи – со слезами на глазах, но это был особенный, другой.

Егору снилось, что он идет в незнакомом ему сталкерском комбинезоне в Пустынные Земли, в сторону Рыжего Леса. Идет спокойно и осторожно, как и свойственно ценящему свою жизнь человеку, вовремя обходя аномалии и занятых своими делами мутантов, но вот наступает вечер, и ему надо где-то заночевать. Тут он странным образом понимает, что может заночевать где угодно: и в Деревне Новичков, и на Ростке, и на Янове или еще в десятке других людных мест и надежных схронах, стоит только выбрать, но он выбирает Пустошь. Согласно ощущениям, он мог заночевать в любом другом месте, но его почему-то тянуло именно в свою суровую обитель, которую однажды он пересек в оба конца. Его тянуло в земли, где пожухшая, но продолжавшая несмотря ни на что расти трава свистела под порывами ветра, где каменистая местность не плодила достаточно аномалий, а те, что появлялись, не всегда могли подарить залетному сталкеру артефакт, где царствующие тушканы давно встали на вершину пищевой цепи. И редкий кабан или плоть отважились бы поискать наживы в этих бесплодных местах, даже вездесущие слепые псы, сама соль Зоны, избегали этих мест.

Но как потрясающе красивы эти места на закате, когда тучи на секунду или минуту позволяли заглянуть солнцу в этот край. Бобр не видел этого наяву, но во сне он специально дожидался этого короткого момента, когда мог полюбоваться красотой сурового безжизненного пейзажа в красно-золотых лучах заходящего солнца. Тогда вывернутые из земли булыжники с кварцевыми прожилками, отполированные ветром и кислотными дождями и невероятным, нездешним количеством лет, преображались и начинали играть своим светом. Словно кусок скалы вдруг вспомнил свое огнедышащее прошлое и засверкал красными раскаленными брызгами на своей поверхности, когда даже холодный ветер не в состоянии охладить их пыл, а дрожащая на ветру трава, ранее скрывавшая находящиеся в них доисторические образования, вдруг отступала от них, становилась меньше, понимая величие и древность вынесенных далеким потрясением на поверхность Зоны изваяний. Именно эти мгновенья напоминали Бобру о чем-то хорошем, о какой-то незыблемой и неистребимой красоте Земли, в суматохе дней попираемой ногами, но все-таки неистребимой никакими человеческими усилиями, и эта красота будет находиться здесь неизменно и вечно. Бобр даже во сне знал, что люди, десятки раз проходившие эти места, находили здесь только ужас и смерть; они сами несли в себе эти чувства, и Монолит услужливо менял окружающую их действительность в соответствии с их ожиданиями, но стоило один раз увидеть величие и уверенность пустоши, как пустошь начинала наполнять человека силой и уверенностью вечности. Именно это во сне потрясало самые тайные и скрытые струны в душе Егора, влекло его сюда, очищало его душу от сомнений и колебаний, ставя все на свои места и отвечая на многие не высказанные вопросы еще до того, как он задавал их. И когда невероятная радость, восторг и упоение свободой переходили все терпимые и возможные пределы, Егор просыпался в своем бетонном отсеке со слезами на глазах… Но это были слезы безграничной радости и восторга души, соприкоснувшейся с вечностью.

Спустя пять дней после возвращения, коротко попрощавшись с долговцами и учеными, оставив им свои премиальные, как это он делал у Сидоровича, прихватив все свое, Бобр покинул Янтарь, обещав вернуться. Удивительное дело: с каждым шагом вглубь Зоны, в душу сначала робко и неуверенно, а затем все более полноправной рекой вливалось спокойствие. Он шел назад к Леснику. Спустя несколько сотен метров от забора, окружавшего бункер, к нему, заискивающе кланяясь и крутясь, присоединился снорк Мелкий. Бобр не стал отгонять его, а, когда сталкер мысленно разрешил Мелкому сопровождать его в пути, радости снорка не было предела, которую он выразил высокими прыжками и ударами ладони по земле. Самочувствие и настроение улучшалось, особенно когда Бобр снимал не желавший сдвигаться с головы колпак-капюшон и до живота расстегивал «Севу». Определенно, сырой климат Зоны, вечно хмурившееся небо возвращали его к жизни. Ни один мутант не тревожил его, благо теперь сталкер замечал их раньше детектора, зачастую и вовсе не поворачивая голову в их сторону. Аномалии теперь были также хорошо заметны, и их игру и расположение можно было разглядеть с пригорка или с любого другого возвышения, будь то сгоревший остов машины или полуразрушенное строение.

Он двигался таким образом быстро и незаметно, разгружая психику и занимая себя днем, а ночью снова ощущая неясную, заставляющую его идти дальше тревогу, которую он перебарывал только усилием воли, заставляя себя сидеть или лежать на месте, а не вставать и шагать дальше. Ночуя практически под открытым небом, из оружия имея при себе лишь модифицированный свободовцами чейзер и стандартный видавший виды глок, сталкер не испытывал никакого страха перед мутантами. Почему-то не получалось бояться. Стоило только почувствовать на себе чей-то взгляд или ментальное прощупывание и попробовать также без помощи глаз отыскать искавшего его мутанта, как тот спешно старался потеряться и оборвать нежелательную связь, оставляя сталкера в одиночестве. Егора больше тревожило другое: неясное ощущение в груди, словно он что-то забыл, или должен сказать, или должен увидеть, или как будто он перед кем-то виноват, и теперь ему срочно надо увидеть этого кого-то, чтобы выяснить и устранить непонятное беспокойство из-за опять же неясного, надуманного недоразумения.