Юлия Пушкарева - Осиновая корона

Рориглан был раза в два меньше Кинбралана и во много раз уютнее. Уне отвели её постоянную гостевую спальню – с бархатной обивкой на стенах и окном, выходящим на поле и деревушку, жавшуюся к крепостной стене. Судя по тому, что несколько домов были сложены из побелённых камней, а прикрывали их черепичные крыши, крестьянам дяди Колмара жилось отнюдь не плохо. Или, может, дела пошли на лад с заботливой руки тёти Алисии? Она всегда знала, как обойтись с простым людом.

В отличие от матери. И – тем более – от самой Уны…

Уне нравилось, что вокруг так тепло и тихо, что слуги сияют от счастья не меньше дяди Колмара, а на знамёнах замка вышита толстая рыжая белка – герб лордов Рордери. Тётя Алисия не признавала кормилиц, поэтому ей приходилось целыми днями пропадать в детской (где Уна пропала заодно с нею), а ещё недосыпать по ночам. Она радовалась этому, как безумная. Ей ежеминутно казалось, что малыш снова голоден или что ему срочно надо сменить пелёнки – так что служанкам можно было посочувствовать. Мальчик, однако, выглядел спокойным, тянул молоко за троих и редко плакал.

Надолго и громко расплакался он единственный раз – когда Уна взяла его на руки.

Никто не догадался, почему это так заметно расстроило её. Тётя поспешила забрать свою драгоценность и свести всё в шутку, а мама… Мама посмотрела как-то странно. Уна предпочла не предполагать, о чём она подумала в тот момент. Что дочь станет плохой матерью – или что она всё чаще отпугивает детей и животных?..

К подаркам, которыми детская уже и так была завалена, прибавились погремушка с медными колокольчиками (от дяди Горо) и оберег – статуэтка длинноволосой богини Льер (от матери). Погремушка, разумеется, имела больший успех.

Сегодня Уна вернулась в детскую сразу после завтрака – пока мама отправилась проведать четырёхлетнего Горди, на время обделённого родительским вниманием. Как-то нечаянно (или не совсем?..) вышло, что Уна осталась с тётей наедине. И тихо мучилась, размышляя, подходящее ли сейчас время и место, чтобы начать тягостный разговор.

– Альен Рордери, – с любовью выдохнула тётя, поудобнее устраиваясь в кресле возле колыбели. – По-моему, потрясающе звучит.

Уна прикусила губу. Ей чудилось, что кто-то подталкивает в спину между лопаток, скребёт острыми коготками: ну, давай же, сейчас!..

– Да… Красивое имя. – (Тётя смотрела на неё – молча и внимательно. Шаль из тонкой шерсти, наброшенная поверх светлого домашнего платья, делала её похожей на большую приветливую кошку). – Мама удивилась, когда узнала о нём. И отец тоже.

– Не сомневаюсь, – тётя грустно улыбнулась. Уна сжалась, ожидая продолжения, но она ничего не добавила.

Хочет, чтобы она сказала сама?

– Мама… Мне показалось, что это её разозлило.

– О да. И снова ничего удивительного.

– Он ей тоже не нравился, да? – (Уна опустилась на пятки, утопая в мягком ковре. И смотрела на тётю снизу вверх, убеждая себя, что ей совершенно не страшно). – Как и дедушке?.. Каким он был? Я хочу знать.

– Был? – тётя скрестила руки на груди. – Кто сказал тебе, что он мёртв? Лично я не хочу в это верить. Ни за что не поверю, пока не получу доказательств.

– Не отвечай вопросом на вопрос! – взмолилась Уна. От того, что она говорила шёпотом, мольба звучала довольно смешно; ну и пусть. Лучше быть смешной, чем с серьёзным видом барахтаться во вранье. – Пожалуйста. Я хочу знать правду.

Теперь в глазах тёти проступило сочувствие. И ещё – проницательность, которая всегда немного пугала Уну. Почти магическая проницательность. Тёте Алисии не нужен был Дар, чтобы догадаться о чём угодно.

– Ты говорила о нём с Даретом, да? – (Уна кивнула). – Недавно?

– Перед отъездом.

– Понятно. – (Тётя рассеянно потянула себя за локон, выбившийся из тугого пучка на затылке; тот змейкой скользнул ей на плечо). – И брат послал тебя ко мне. Не очень-то великодушно, – она хмыкнула, – но, наверное, правильно… Знаешь, Уна, мне столько лет приказывали молчать об этом, что сейчас непривычно открывать рот. Мне словно язык вырезали. Тебе знакомо это чувство, ведь так?..

Уне сдавило горло. Она провела рукой по голубой ткани платья. В вышине над замком резво перекрикивались стрижи. Слишком нормальный и светлый день, чтобы ворошить столько темноты сразу.

– Так расскажи мне. Нас никто не слышит… кроме Альена. – (Прозвучало двусмысленно; Уна встряхнула головой, чтобы прогнать наваждение. Всякий раз, когда она произносила это имя, её охватывал нездешний холодок). – По-моему, я должна знать – а если он жив, и подавно. Всё-таки он мой дядя. Отец только сбил меня с толку своими недомолвками.

– Нет, давай-ка сначала ты, – со смешком предложила тётя – так, будто Уна снова была ребёнком и они играли в замысловатую игру. Иногда Уне казалось, что ни одна из игр на самом деле не осталась в прошлом. – Прежде чем просить откровенности у других, изволь сама быть честной, Уна. Так тебе знакомо это чувство или нет?

Уна опустила глаза. Ну, вот и всё.

– Савия. Она рассказала тебе?

– Не она, а Эвиарт. Он пришёл ко мне из крыла для слуг вчера, после ужина. – (Младенец причмокнул губами во сне, и тётя с новой блаженной улыбкой наклонилась к колыбели). – И рассказал. Не знаю уж, почему мне, а не Море или Горо… Возможно, потому что меня он меньше боится. – (Улыбка тёти из блаженной превратилась в лукавую). – Без оснований, надо сказать.

Уна не нашла в себе ни злости, ни обиды; разве что разочарование. В том, что Савия рано или поздно выдаст её ночные похождения матери, она почти не сомневалась; вопрос был один – кто раньше успеет. Но Эвиарт… Оруженосец дяди Горо; он знал её с детства и, кажется, неплохо к ней относился. Кажется . В ком ещё ей придётся обмануться?

В ком ещё – когда она войдёт в новую семью и станет полноправной леди-хозяйкой (о боги, если они есть, отодвиньте этот день ещё на чуть-чуть)?.. В ком ещё – когда она объявит о своём Даре?

В этом миншийские философы были правы – как и лорд Ровейн-Отцеубийца, несмотря на свою прогнившую душу. Куда лучше и надёжнее быть одному, никому не доверяясь полностью.

– Я не сделала ничего плохого, – прошептала Уна и поморщилась: как же жалко это выглядит. Будто она оправдывается, кается в проступке. – Он видел только зелёный огонёк над моей рукой. Ты не подумала, что ему могло померещиться?

Тётя одарила её непереводимым взглядом.

– Ага, значит, я ещё не совсем отупела… Это утешает. А то знала бы ты, как лекарь из Академии донимал меня напоминаниями о том, что я слишком стара для родов и что всё просто не может обойтись хорошо… Я не выношу насилия, но, честное слово, весь последний месяц мне хотелось стащить у Колмара его кинжал.

Уна недоумевающе моргнула. Она опять перестала что-либо понимать.